Кто не признает пользы в том, что чувство кра­соты, порядка и гармонии стараются пробуждать и развивать в каждом человеке, по крайней мере, до некоторой степени? Безвкусие или превратный вкус, в ком бы то ни было, очень неприятны: каждому до­брому человеку приятно видеть даже в простом на­роде любовь к опрятности, к красотам природы, к гармонии и т.п. Кому, напротив, понравится гру­бость в обхождении, беспорядочная роскошь в до­машних вещах, превратный вкус в украшениях и прочее? А все это естественно происходит, когда при воспитании образование чувства красоты оста­ется в небрежении.

Образованное чувство красоты может служить обильным источником радостей в жизни, значитель­ным шагом от грубого нравственного состояния к об­разованности и средством к охранению и возвыше­нию нравственного совершенства человека. Чувство красоты, даже не раскрытое, а рассматриваемое только как способность, уже значительно возвыша­ет человека над всеми неразумными существами. Если эта способность будет правильно пробуждена и раскрыта, то не только облегчает и услаждает на­шу жизнь, но и возвышает нашу деятельность. Мно­гими великодушными предприятиями и прекрасны­ми произведениями искусства человечество обязано идеалам души, восторженной красотой.

Один писатель об образовании вкуса к красоте говорит: «Вкус требует меры и приличия; грубое, насильственное и низкое противно ему. Человек, имеющий образованный вкус, по тому самому имеет уже некоторое господство над собою. Еще более вкус освобождает душу от власти инстинкта. Хотя он располагает ее только к удовольствию, но к удо­вольствию высшему, получаемому от всего благо­родного, стройного, совершенного. Наклонность к грубому и низкому осуждается уже приговором вку­са, прежде чем поступить на суд ума».

Но при этом надо помнить, что образование чувства красоты тогда только истинно полезно для христианской нравственности, когда идет под непре­рывным влиянием святой веры и сыновнего страха к Богу. Где нет этого, там от образованного вкуса по­роки, хотя делаются утонченнее, но все остаются по­роками и, чем ослепительнее становится наружность пороков при содействии вкуса, тем они бывают опаснее. В Афинах нравственная порча никогда не была так велика, как при Перикле, когда утончен­ность вкуса достигла высшей степени. То же было и в Риме в царствование Августа.

Для того чтобы чувство красоты получило пра­вильное образование, надо соблюдать известные пра­вила как при возбуждении этой способности, так и при руководстве ею. Для возбуждения чувства красоты:

а) нужно чаще обращать внимание воспитанника на прекрасное и чудесное в величественном творении Божием, каков этот мир, так обширно распростер­тый перед нами. Невозможно, чтобы неиспорченная еще страстями душа воспитанника оставалась пустой и не наполнялась высокими чувствами, когда откро­ются ей бесчисленные лучи первообразной Красоты, блистающие перед ним во всех царствах природы, или когда в ясную ночь дух его стремится к небу, усе­янному звездами, где в неизмеримых пространствах самое смелое воображение теряется от изумления. При таких зрелищах как естественно возвышается в человеке чувство нравственное и благочестивое!

б) надо мало-помалу знакомить ребенка с выда­ющимися произведениями искусства, занимая душу его или хорошими картинками, или воодушевленным сочинением, или музыкой, или пением. При этом нужно, чтобы воспитанник замечал, отчего изобра­жение прекрасно, в чем состоит эта красота и т.п. Можно также при нем говорить с кем-либо другим о достоинстве прекрасного произведения и с некото­рой подробностью разбирать его свойства.

Впрочем, относительно произведений искусства человеческого нужна большая осторожность, потому что прекрасное очень часто употребляют только как средство для возбуждения нечистых пожеланий, и без того сильных в испорченной грехом природе че­ловека. Как, например, вредно знакомить мальчика или девочку с такими произведениями, при взгляде на которые может соблазниться неиспорченное их сердце и их невинность подвергается опасности! И как неразумно было бы давать воспитанникам для чтения такие повести или романы, которые, поло­жим, и искусно написаны, но наполнены рассказами и картинами, вредными для чистоты детских мыслей и расположений?

в) многое зависит от того, чем окружен и при ка­ких обстоятельствах растет воспитанник. Если обра­зованию вкуса в ребенке не препятствуют расстрой­ство его здоровья или грубое обхождение с ним, ес­ли от него удаляют все низкое и отвратительное и окружают его только такими предметами, которые производят на него приятные впечатления, то дет­ское сердце будет раскрываться, как прекрасный цветок между цветами природы, и с годами будет приобретать больше и больше вкуса к красотам при­роды и искусств;

г) после можно предлагать воспитаннику и несо­вершенные произведения с тем, чтобы он сам откры­вал и указывал их недостатки. Наконец, пусть наука о красоте (эстетика), если обстоятельства будут благоприятствовать, объяснит ему и выведет из на­чал то, что правильно пробужденное и руководимое чувство заранее уже познало на самом деле. Прави­ла науки могут утвердить и упрочить понятия и на­выки, сообщенные воспитанием.

Пробужденное чувство красоты имеет нужду в правильном руководстве. Насколько вредно, на­столько же и неосновательно думать, что искусство не зависит от высших соображений и не должно иметь другой цели, кроме изображения красоты. Цель искусства совсем не та, чтобы оно, не обращая внимания на святую веру и нравственность, стара­лось только сообщить привлекательную форму вся­ким предметам, может быть, даже и пороку, а, на­против, единственно та, чтобы оно запечатлевало в сердце человека истинно прекрасное и чтобы посред­ством этого человек воодушевлялся благоговением к Богу и возвышался в нравственном отношении.

Поэтому искусство крайне унижает себя, когда, раболепствуя чувственности или даже угождая нече­стию, отвлекает сердце человека от истинного назна­чения его и как бы лукавством предает его врагам, подобно Далиде, своей красотой обманувшей и пре­давшей врагам Самсона (см. Суд. 16, 15 и далее).

Прекрасным в искусстве, собственно, можно на­зывать только совершенно согласное с идеями исти­ны и нравственного добра, только то, что может пи­тать в нас нравственно добрые расположения. Там нет истинной красоты, где предмет, хотя и имеет формы прекрасные, но своим содержанием противо­речит истине или нравственному добру. Такие про­изведения недостойны человека.

Дух человеческий стремится к первообразной Красоте, Источнику всякой совершенной красоты — Богу; следовательно, стараясь выражать красоту в чувственных формах, он должен всегда держаться идеи первообразной Красоты и к ней стремиться, а не останавливаться на одних только формах красо­ты, лишенных жизни.

В этом случае произведения искусства язычес­кого мира не должны быть образцами для нас. Мы знаем, что в Греции и Риме высшая степень утон­ченного вкуса предшествовала нравственному паде­нию народов. Это объясняется тем, что усовершен­ствование искусств поддерживалось стремлением к земным удовольствиям и тем самым влекло общест­во к повреждению нравов.

Но в мире христианском, под влиянием откро­венного света истины, как вообще искусство, так и образование вкуса к прекрасным произведениям в настоящем смысле должны служить усовершенство­ванию нравов, распространению и возвышению ис­тинных добродетелей: любви к Богу и ближним, и, следовательно, к утверждению и возвышению народ­ного благосостояния и к упрочению бытия народа.

Поэтому первое требование при образовании чувства красоты состоит в том, чтобы оно никогда не служило во вред чувству веры и нравственности. Что пользы человеку от всей утонченности вкуса, когда он этим вредит своей душе? Наклонности и воображение в душе человека тесно взаимосвязаны. Как пробудившаяся наклонность рождает в душе соответствующие себе образы, так и, наоборот, во­ображение по своему свойству пробуждает дремлю­щие наклонности. Какая опасность грозит нравст­венности, если искусство хочет показать свою при­влекательность в том, чтобы живо и обольстительно изображать позорные картины, например, постыд­ные страсти, плотскую любовь, грубые, чувственные наслаждения и т.п.!

Вообще, удаление от истинной веры всегда вле­чет за собой удаление от истинной идеи искусства. С удалением от Бога наука делается обманчивым, ложным светом, а искусство — сосудом со смерто­носным ядом.

Надо также наблюдать, чтобы ни одна из прочих сил души, например, разум, ум и др., не была подав­ляема или ослабляема образованием вкуса к изящно­му. Как вредно, когда молодой человек, занятый только мечтами о красоте, пренебрегает обязаннос­тями своего звания, будто пустыми и бесплодными делами, и таким образом становится неспособным к общественной жизни!

Надо также наблюдать, чтобы чувство великого и высокого в сердце воспитанника не развивалось превратно и до чрезмерности. Это может привести к тому, что мечтательный юноша, ища славы своей только в высоком и чрезвычайном, будет презирать все обыкновенное. Великое и высокое, равно как и прекрасное, должно быть тихим пристанищем для утомленного путника, где бы он наслаждался по вре­менам прекрасными видами и потом опять продол­жал свой путь, держась той стези, которая указана ему Промыслом.

Кроме того, не нужно упускать из вида и буду­щее звание воспитанника. Будущему земледельцу или промышленнику, как и девушке среднего состо­яния, высшая утонченность вкуса больше повредит, нежели принесет пользы. В этом случае вкус послу-

7 Зак. 498 жит только тому, что эти люди будут недовольны своими обыкновенными, часто низкими, занятиями, а затем и самим своим состоянием.

Если в том или другом воспитаннике откроется особенное расположение и сильное влечение к про­изведениям искусства, то воспитатель не должен по­давлять обнаруживающегося таланта, однако обязан стараться, чтобы воспитанник имел ум, просвещен­ный евангельским учением, и сердце, согреваемое любовью к Иисусу Христу, и ничего в мире не ста­вил для себя важнее непрерывного стремления к сво­ему вечному назначению. И будущий художник главным своим долгом всегда обязан считать то, что­бы произведениями своего искусства как себе и сво­им современникам, так и будущему поколению помо­гать насколько возможно, в стремлении к главному назначению человека. Горе ему, если он, заслуживая всеобщее удивление как художник, в то же время ра­болепствует постыдным страстям, надут гордостью, высокомерием, полон ревнивой зависти, холоден ко всему священному и злоупотреблением своего ху­дожнического дара, может быть, для многих тысяч ближних служит камнем соблазна (см. Мф.18, 6 и далее; 1 Кор.6, 9 и далее).

Уже несколько раз было замечено, какая нужна осторожность относительно чтения книг. Конечно, не нужно стеснять дух после того, как его пробуди­ли, но желательно, чтобы родители и воспитатели, руководствуясь здравым разумом и чувством благо­честия, с большой осторожностью давали детям книги для чтения, особенно из поэзии надо выбирать для этого только лучшие из лучших стихотворений, применяясь к разным состояниям детей.