Недели через две после того, как мы вернулись в селение Муон, дядя Зунга привел белую лошадь. С виду это была здоровая, сильная лошадь. Она была абсолютно белая, с длинной белой гривой и длинным белым хвостом. Казалось, что эта лошадь явилась к нам откуда-то из седой древности. Глаза у этой лошади-альбиноски были совсем красные, и видела она только в темноте, а при дневном свете из ее глаз непрерывно текли слезы, она становилась незрячей и натыкалась на деревья и валуны. Если бы ее не вели на поводке, она бы свалилась в пропасть. Дядя Мок оглядел лошадь и удовлетворенно крякнул.
— Огромное вам спасибо,— сказал он дяде худышки Зунга.— Вы славно потрудились.
— Я вам многим обязан,— ответил тот.
Потом они выпили по чарочке, поели мяса, а утром дядя Мок протянул своему гостю пачку денег, спустился вместе с ним по лестнице и сказал на прощание:
— Ну, будьте здоровы. Через несколько недель ждите меня в гости.
— Как тут ведет себя мой племянник? — спросил гость, бросив строгий взгляд в сторону Зунга.
— Детям нужны товарищи, сверстники, только тогда им хорошо,— ответил дядя Мок с доброй улыбкой.
Дядя худышки Зунга остался вполне доволен таким ответом, а сам Зунг подошел к дяде попрощаться. Потом он смотрел ему вслед до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом дороги.
Через несколько дней дядя Мок занялся великим делом — приготовлением целебной мази. Он сказал, что в этих краях издавна занимались приготовлением целебных мазей. Само по себе это дело нужное, если бы не людская жадность. В прежние времена в каждом селении была своя родовая верхушка, свои богатеи. Эти люди наживались на торговле целебными мазями, которую с удовольствием покупали в равнинных районах. Если у них были знакомые аптекари, которые брали мазь большими партиями, то заниматься этим делом было еще выгоднее. Местные властители заставляли жителей селений добывать для них обезьян, тигров и горных козлов. Стариков, знавших секреты приготовления мазей, заставляли тщательно отделять мясо от костей, а потом варить из костей мазь. Этим делом старики занимались все лето и всю осень под строгим присмотром стражников, а в награду получали несколько пиал соли или несколько корзин риса. У тех, кого заставляли варить мазь, поля зарастали сорняками, а семьи голодали.
— А почему они мирились с этим? — перебила я дядюшку Мока.
Дядя Мок замолчал, взял щепотку серой соли и бросил в очаг, под котел, в котором варилась мазь. Раздался треск, и в очаге взметнулись синие языки пламени, а дядя Мок на мгновение превратился в кудесника из старинного предания. Честно говоря, еще я подумала, что таким же синим пламенем горит ацетилен, я как-то наблюдала за работой сварщика.
Дрова в очаге дружно горели. Дядя Мок подбросил в огонь щепотку соли, смешанной на этот раз с горстью земли, и в тот же миг в очаге вспыхнуло множество синих звездочек, которые с веселым треском рассыпались на тысячи искр.
Помолчав немного, дядя Мок велел нам поужинать маниоком, а потом ложиться спать. Поскольку в очаге было много горящих углей, Лоан решила испечь маниок особым способом: сначала разравниваются угли, потом на них кладутся рядками дрова, а поверх дров — маниок, только каждый клубень надо разрезать вдоль на большие куски — примерно так, как режут булку. Едва только куски маниока подрумянятся с одной стороны, их надо перевернуть на другую сторону, тогда получается хрустящая корочка, как у хлеба, только что вынутого из печи. Любитель солененького может предварительно сбрызнуть маниок подсоленной водой, а любитель сладкого может намазать сверху тростниковой патокой.
Мы легли спать пораньше, потому что утром нам предстояло помочь дяде Моку прикатить из лесу еще несколько бревен для постройки хлева. Зунг вел себя как настоящий мужчина, у него все время появлялись интересные идеи, и он брался за такую трудную работу, которая нам с Лоан была просто не под силу. Все-таки парень есть парень, а год самостоятельной жизни многому его научил. Мы с Лоан все чаще признавали, что в хозяйственных делах первенство принадлежит не нам, а Зунгу.
— Как бы то ни было, а ты нас опять обставил,— говорила я Зунгу, наивно полагая, что моя похвала будет ему приятна, однако он лишь кривил губы и с видом взрослого мужчины цедил сквозь зубы:
— О чем разговор...
Во мне закипала злость, но до ссоры дело не доходило, на ссоры и замирения у нас не было времени, а когда мы начинали работать, Зунг опять командовал нами.
Через три дня после того как был построен новый хлев, хромой тигр утащил из него молодого бычка. Как только об этом узнала тетушка Кин, она начала ругать дядю Мока:
— Смотрю я, мое горе вас ничему не научило. Я-то ведь заранее знала, что затея эта добром не кончится, беда от нее только. Если тигр не чует человеческого запаха, он уж обязательно утащит быка. Сегодня одного, завтра еще одного... Так будет до тех пор, пока хлев совсем не опустеет.
Дядя Мок молчал. Прибежали другие соседи, каждый старался сказать свое слово, но все сходились на том, что новый хлев лучше сломать, что всю скотину все-таки умнее держать в хлеве под домом. Так-то оно надежнее...
Худышка Зунг, Лоан и я помалкивали. Этот хлев был нашей гордостью, мы затратили столько сил на его постройку. Но дело было не только в этом: несмотря ни на что, мы считали, что скотину надо держать отдельно,— это намного гигиеничнее. Но как отвадить тигров? Как уберечь домашнюю скотину?
В тот день за обедом мы все сидели будто в воду опущенные, но вечером дядя Мок сказал нам бодро:
— Что носы повесили? Или дела у вас нет? Тебе, Зунг, полезно почитать книжку, а вы, девочки, доставайте пяльцы, нитки, займитесь вышиванием.
У нас с Лоан были и иголки, и цветные нитки, и пяльцы, и тетради, и ручки, и чернила. Вначале я заставила себя вести дневник, но скоро это занятие мне наскучило. Пяльцы и цветные нитки мы с Лоан доставали один или два раза, но сидеть за вышиванием-нам теперь стало неинтересно: мы с нею вышили кое-как по цветку и надолго забросили и пяльцы и нитки. Теперь нам куда больше нравилось ловить в ручье рыбу, ставить силки на дикобразов, выкапывать дикие бататы, рвать плоды смоковницы, печь на углях бататы и маниок. Теперь мы с Лоан превратились в настоящих Робинзонов и нам даже смешно стало вспоминать о тех днях, когда мы воображали себя Робинзонами, совершая очередное путешествие на остров Золотой Цветок. За день мы так уставали от всяких увлекательных занятий, что к вечеру валились с ног, а после хорошего ужина у пылающего очага мы чувствовали себя такими разморенными, что мечтали только о том, как бы нырнуть под одеяло и заснуть крепким сном.
С тех пор как в доме дяди Мока поселился Зунг, я опять принялась за дневник. Мою дорогую Лоан, судя по ее беззаботному виду, абсолютно ничто не тревожило. Она всегда отличалась веселым нравом, а уж лени ей было не занимать. Зунг прихватил из дома дяди потрепанную книжку под на-званием «Троецарствие» . По вечерам мы читали ее вслух. Эту книгу мы столько раз перечитывали, что знали вдоль и поперек. Вот почему в тот вечер дядя Мок не придумал для нас с Лоан никакого другого занятия, кроме вышивания,— других развлечений не было. Из уважения к дяде Моку мы нехотя достали нитки и иголки, но дело у нас не пошло: в очаге прыгали и плясали языки пламени, при таком освещении контур на ткани был плохо виден, и стежки получались неровные. Мы отложили вышивание и решили испечь на углях немного маниока со сладкой патокой. Зунг с невозмутимым видом перечитывал — уже в который раз — «Троецарствие». На стене шевелилась ог-ромная тень, которая падала от его взъерошенной головы. А дядя Мок суетился возле шкафа, дверцы которого были широко распахнуты. Он уже давно там что-то искал. Наконец он достал из шкафа завернутое в тряпку ружье, потом шомпол для чистки и смазки ствола, пули и множество каких-то мелочей.
При виде ружья у Зунга от радости заблестели глаза. Он тут же отложил в сторону книжку и подошел к дяде Моку, который собрался заняться разборкой ружья. Разбирая ружье, дядя Мок заодно объяснял Зунгу его устройство, потом они долго о чем-то секретничали. Мы с Лоан уже лежали в постели, а дядя Мок и Зунг все еще разговаривали, и на стене шевелились две их тени. Огонь в очаге то затухал, то вдруг ярко разгорался.
Утром худышка Зунг подозвал нас и сказал с очень важным видом:
— Дядя Мок собирается созвать на совет знакомых охотников. Он твердо решил, что от хромого тигра пора избавиться. Пока этот ворюга продолжает таскать скотину, никто из жителей селения не отважится построить хлев поодаль от дома. Сегодня дядя Мок будет говорить об этом со старейшиной.
— А тебя дядя Мок обещал взять на охоту? — спросила я.
— Само собой разумеется. Дядя Мок, конечно, возьмет на охоту не вас, а меня. Охота не женское дело,— ответил Зунг, всем своим видом подчеркивая превосходство над нами.
Он уже успел вообразить себя пупом земли. Перед нами был уже не простой смертный с обыкновенной головой, обыкновенными ушами и обыкновенными руками с пятью пальцами на каждой, а властелин мира, светило, которое каждый день восходит на востоке и заходит на западе, одаривая нас теплом и светом. До более подробных объяснений Зунг не снизошел, вместо этого он отдал нам распоряжение:
— Сполосните пиалы и палочки для еды, перед уходом мы с дядей Моком должны хорошо подкрепиться.
Я так рассердилась на Зунга, что слова застряли у меня в горле. А толстушка Лоан, как назло, упорно не замечала знаков, которые я ей подавала. Она как ни в чем не бывало возилась у очага, собиралась поставить на огонь рис. Я снова сделала ей знак глазами, но, увы, напрасно. Время от времени ее недогадливость просто выводила меня из себя.
Дядя Мок перекинул через плечо ружье, он хотел убедиться, что ремень прилажен хорошо, потом положил ружье на место и обратился ко мне и Лоан:
— Вы останетесь в доме одни. Не забудьте дать корму свиньям. А мы с Зунгом пойдем к старейшине.
— Хорошо, дядя Мок,— сказала Лоан своим звонким голосом, а я промолчала.
Дядя Мок бросил взгляд в мою сторону и все понял.
— Бе, мы с тобой уже были в доме старейшины. Тебе опять хочется пойти со мной?
Лоан удивленно вытаращила глаза: никогда еще я не говорила с дядей Моком таким резким и сердитым тоном. Зунг словно язык проглотил. А дядя Мок улыбнулся своей доброй улыбкой, погладил меня по голове и сказал:
— От этой девочки можно всего ожидать. Характер у нее крепкий.
Дядя Мок и Зунг отправились к старейшине. Вскоре Зунг вернулся, а дядя Мок пошел по домам охотников. Охота на хромого тигра должна была начаться через неделю, но накануне следовало совершить обряд жертвоприношения, чтобы испросить удачу на охоте. По этому случаю дядя Мок зарезал двух петухов и, зажарив их, водрузил на подносе перед алтарем предков. Он зажег ароматные палочки и долго молился. Когда ароматные палочки перестали куриться, он начал громко созывать односельчан. На этот раз за едой все сидели с очень серьезными лицами и почти не говорили, а если и говорили, то только о посевах риса, об обработке горных полей. Никто ни словом не обмолвился о тигре — злейшем враге жителей селения, наводившем на них ужас. На этот раз обошлось без музыки и пения. Поев, люди быстро прощались с хозяином, предварительно пожелав ему удачи во всех делах, и расходились по домам.
Я с нетерпением ждала, когда дядя Мок проводит последнего гостя. Наконец все гости разошлись, и я с решительным видом подошла к дяде Моку. Не дав мне раскрыть рта, он прижал меня к себе, посмотрел на меня своими добрыми глазами и сказал:
— Охота не женское дело. И уж тем более не занятие для маленькой девчушки, так что тебе лучше остаться дома. За мной коготь хромого тигра, идет? Ты будешь носить его на шее как амулет. Старый тигр хуже дьявола, и его коготь имеет магическую силу: человеку, который носит на шее коготь старого тигра, не страшны никакие бури и ураганы.
Дядя Мок говорил со мной очень ласково и серьезно, поэтому я не стала ему возражать, а тут же пошла спать. Лоан последовала моему примеру. Зунг тоже улегся. Впервые в жизни в ту ночь я молилась предкам, я просила их ниспослать удачу дяде Моку, которого мы все горячо полюбили. Я, конечно, не знала никаких молитв, но мои губы шептали какие-то слова, которые шли из самой души. Если человек всей душой, всем сердцем стремится к чему-нибудь хорошему, то задуманное обязательно сбудется.
Ночь была тихая, только из леса время от времени доносился крик оленя да в очаге потрескивали дрова. Я долго не могла заснуть. Засыпая, я продолжала молиться за благополучие этого уютного, гостеприимного дома на сваях.
Когда мы с Лоан проснулись, дяди Мока уже и след простыл. И все другие охотники тоже давно ушли вместе с ним. Пепельно-серые головешки в очаге едва тлели: огню, видимо, надоело бодрствовать всю ночь, он притомился и решил вздремнуть. В котелке не дымился рис.
Мы с Лоан выбежали на галерею и огляделись. Зунг уже был там. Долина безмолвствовала, над ней поднимался молочно-белый туман. Темные верхушки гор едва проглядывались сквозь проплывавшие мимо них облака. Каждый порыв ветра обдавал нас холодом, нам стало зябко и неуютно.
— Дядя Мок ушел из дому в такую рань,— сказала Лоан.— Почему он нас не предупредил?
— Охотник должен уйти из дома тихо и незаметно, только тогда он вернется с добычей,— отозвался Зунг.— Стоит поднять перед уходом на охоту шум, как тигр догадается, в чем дело, и охотникам достанется один тигриный навоз.
Зунг говорил с видом знатока. Я пошла на кухню, подбросила в очаг дров и поставила на огонь котелок с рисом, потом велела Лоан отложить свиньям из огромного чугуна пареных отрубей — они были приготовлены с вечера и еще не успели остыть. У дяди Мока недавно опоросились две свиньи, их голодное хрюканье оглашало всю округу. Хотя тигр утащил молодого бычка, дядя Мок продолжал держать скотину в новом хлеву. Он бросил вызов хромому тигру. Если сегодняшняя охота будет удачной, если дядя Мок выйдет победителем из схватки с хромым разбойником, то все жители селения последуют примеру дяди Мока и поставят хлевы поодаль от своих домов. Быт в селении сразу оздоровится.
Из лесу по-прежнему не доносилось никаких выстрелов, никаких голосов, там никто не перекликался друг с другом. Ветер давно затих, деревья в саду словно замерли. Белый туман в долине почти совсем рассеялся, небо на востоке уже очистилось от облаков, и вот из-за белой пелены выглянуло солнце. Вначале оно было неяркое — словно его обрызнули молоком, потом ослепительно засияло, засверкало, торопясь согреть все вокруг своими теплыми лучами. Вот уже стало совсем тепло. Наступил полдень. Мы наспех пообедали жареным мясом, хотя кусок не шел в горло. Мы больше ни единым словом не обмолвились об охоте на тигра, хотя ни о чем другом и думать не могли.
— Зунг, почитай-ка что-нибудь из «Троецарствия»,— сказала я.
— Что именно?
— Последнюю главу,— ответила я.
Зунг принес «Троецарствие» и начал читать. Я рассеянно слушала Зунга, эту главу я знала почти наизусть. Скоро слушать чтение Зунга мне стало невмоготу.
— Хватит, надоело,— оборвала я его на полуслове.— Чем бы нам таким заняться, чтобы хоть на минуту забыть об охоте?
Худышка Зунг закрыл книгу и со вздохом сказал:
— Мне самому надоело читать.
— Пойдемте к ручью собирать ракушки,— предложила Лоан.
Зунг возразил:
— Пока мы будем собирать ракушки, тигр прибежит сюда из леса и утащит свинью, что тогда будем делать? Он уже утащил бычка и хорошо знает к нам дорогу. Нет, лучше не стоит никуда отлучаться.
— Разве он может явиться сюда средь бела дня? — спросила Лоан, у которой от страха глаза полезли на лоб.— Ой, я боюсь! Давайте-ка уберем все лестницы, чтобы тигр не забрался в дом.
Зунг взглянул в сторону хлева, в его глазах был ужас.
— А если тигр уже притаился во дворе? — проговорил он.
— Тогда мы пропали! — вскрикнула Лоан.— Давайте заберемся в нашу комнату и крепко закроем дверь.
— Ерунда,— сказал Зунг.— Лучше забраться на верхушку большого дерева, чем ждать в закрытой комнате.— Заметив, как побледнела Лоан, Зунг совсем разошелся: — Ты думаешь тигру нужна твоя лестница? Да он запросто прыгнет в дом прямо с земли!
— Не слушай его, Лоан,— сказала я.— Он тебя нарочно пугает. Парень, а несет всякую чепуху.
Зунг не на шутку разозлился и накинулся на меня:
— Я живу в этих краях почти год, а вы с Лоан явились совсем недавно, что вы понимаете? Я уже не раз покупал кости тигра, кости медведя и обезьяньи кости и перепродавал их тем, кто умеет варить целебные мази. Сколько мы с теткой наслушались всяких историй про тигров! Чего только не рассказывают охотники!
— Вряд ли кто-нибудь из них говорил, что тигр может появиться в селении средь бела дня,— возразила я.— Все животные, в том числе и тигр, властелин джунглей, боятся человека.
В ответ Зунг присвистнул, и мне стало яснее ясного, что этот свист означает: «Как бы не так!» Я думала, что Зунг угомонится, но он опять закусил удила:
— Ты не знаешь, а я точно знаю: когда на тигра устраивают облаву, он пускается на всякие хитрости. Охотники ищут его в лесу, а он в это время отсиживается в хлеву. Затаится там и никого не трогает — ни свиней, ни быков. Так поступают даже самые обыкновенные тигры, а этот тигр — хромой, он кого хочешь перехитрит. Ты говоришь, что любой зверь боится человека. Этот не боится, иначе он не посмел бы таскать скотину из хлева. Он запросто отгрызет голову быку, а человеку и подавно...
Глаза Лоан опять расширились от ужаса.
— Давайте закроем двери! — умоляюще проговорила она.
— Зачем? Перестань трусить! — прикрикнула я на Лоан и тут же устыдилась своего резкого тона.
Мне ведь было тоже страшновато, но я старалась держаться. Лоан попалась мне под горячую руку: я разозлилась на Зунга. И потом... и потом... у меня из головы не выходил дядя Мок. Охотники во главе с дядей Моком не побоялись устроить облаву на тигра, а мы здесь празднуем труса, мы думаем только о том, как бы получше спрятаться, а на имущество дяди Мока нам, выходит, уже вообще наплевать. Разве такие, как мы, достойны называться настоящими людьми? Настоящий человек должен уметь при любых обстоятельствах сохранять присутствие духа и чувство собственного достоинства.
Лоан и Зунг притихли. Они оба так долго молчали, что мне стало не по себе. Вдруг мы услыхали, как снаружи кто-то крикнул:
— Ау-у-у!
Я бросилась к двери, Зунг и Лоан сделали то же самое. Мы увидели, что по деревенской улице бежит парень. Он бежал в сторону покрытой лесом горы и на бегу кричал:
— Ау-у-у! Ау-у-у!
Крик был призывный и тревожный, эта тревога передалась и нам.
— Где он, где наш дядя Мок? Как он там? А что с тигром? Поймали его или нет? — закричали мы наперебой, но парень лишь бросил быстрый взгляд в нашу сторону и побежал еще быстрее.
Мы ошеломленно смотрели ему вслед. Добежав до подножья горы, парень припустился по тропинке, которая вилась вокруг горы, и скоро скрылся из виду.
— Наверняка его послали к дядюшке Року. Я слыхал, как охотники говорили, что без советов дядюшки Рока все равно не обойтись,— сказал Зунг.
— Что еще за дядюшка Рок? — поинтересовалась я.
Зунг окинул меня таким взглядом, словно хотел спросить:
«Ты что, с луны свалилась?» Но вместо этого сказал с укоризной:
— Ты уже столько времени живешь в селении Муон и все еще не знаешь дядюшку Рока!
Я с недоумением посмотрела на Лоан, Лоан мне ответила таким же недоуменным взглядом: о дядюшке Роке мы обе слышали впервые.
— В селении Муон два десятка домов, и все они в этой долине,— важно начал Зунг.— Но есть еще один дом, он стоит вон на той горе! — Зунг показал на острую вершину высокой горы, ярко освещенную солнцем.— Там живет дядюшка Рок, охотник, которому нет равных во всей округе. Он охотится с одиннадцати лет. Его родители умерли, когда он был маленьким, и растил его дед, который тоже был очень искусным охотником. Когда-то дом дядюшки Рока тоже стоял в долине. К нему круглый год шли люди за шкурами тигров и леопардов, за медвежьей желчью и змеиным ядом, за костями всяких зверей и за целебными мазями. Видите дом старейшины? — Зунг показал рукой: — Вот там, недалеко от его дома, стоял дом дядюшки Рока, он был самый большой в селении Муон. С дядюшкой Роком даже местные властители держались почтительно: он ведь с первого выстрела попадал в глаз горному козлу.
Худышка Зунг замолчал, потому что в этот момент на тропинке, которая вилась вокруг горы, опять замелькала синяя рубаха парня, посланного звать на помощь охотника Рока. Зунг следил за парнем глазами до тех пор, пока он опять не скрылся из виду, потом пробормотал себе под нос:
— Минут через пятнадцать он будет у дома дядюшки Рока, если побежит вдоль ручья, через заросли гуайявы.
— Рассказывай дальше,— попросила я Зунга.
— Сейчас,— отозвался Зунг.— Так вот, слава охотника Рока росла, со всей округи к нему шли ученики, он обучал каждого искусству охоты не меньше года. Желающих учиться было так много, что за время обучения они съедали целую гору риса и такую же гору мяса. Ученики и сейчас не забывают своего учителя, приходят к нему с подарками. Особенно после несчастного случая.
— Какого несчастного случая? — спросила я с любопытством.
— Не перебивай! Так на чем я остановился? Ах да, я сказал, что у дядюшки Рока появилось множество учеников, которые со временем стали очень хорошими охотниками. Жена дядюшки Рока редко появлялась на горном поле — у нее было полно работы по дому, потому что ей приходилось круглый год стряпать на многочисленных учеников мужа. Так вот: у дядюшки Рока друзей было не счесть, а сын у него был один. Когда сыну исполнилось одиннадцать, отец стал брать его с собой на охоту. Жена дядюшки Рока слезно молила мужа не делать из сына охотника. «Пусть он лучше приучается обрабатывать горное поле,— говорила она.— Богатым не станет, зато спокойно доживет до старости. На худой конец будет жить тем, что достанется ему от родителей, а достанется не так уж мало, хватит и на рис и на мясо». Как ни плакала жена дядюшки Рока, как ни умоляла его не приучать сына к охоте, он ее не послушался, потому что твердо решил сделать из сына такого же искусного охотника, как он сам. А сын у него был очень смышленый и не робкого десятка. Ему еще не исполнилось и шестнадцати, а он уже ходил один и на медведя, и на кабана, так что ученики отца относились к нему очень уважительно. Когда сыну стукнуло восемнадцать, отец решил совершить обряд посвящения сына в охотники. Утром накануне того дня дядюшка Рок отправился охотиться, а сыну велел оставаться дома: ему надо было хорошо отдохнуть перед утомительным обрядом. Дядюшка Рок взял с собой на охоту двух своих учеников. В то утро стоял такой густой туман, что ничего не было видно даже на расстоянии протянутой руки. Дядюшка Рок проклинал все на свете, но возвращаться ни с чем не захотел: он решил во что бы то ни стало подстрелить какого-нибудь зверя. Такому знаменитому охотнику, как он, просто нельзя было возвратиться с пустыми руками. Еще накануне дядюшка Рок выследил гималайского медведя, но не стал его брать, а сделал отметины возле того места, где находилось его логово: тогда ему было не с руки тащить на себе медведя, потому что он уже успел настрелять много всякой дичи. Дядюшка Рок был уверен, что сладить с медведем ему будет так же просто, как заколоть собственного кабанчика. Когда все три охотника приблизились к логову медведя, все еще стоял густой туман. За большим валуном метнулась какая-то тень, дядюшка Рок Вы-стрелил, не целясь. Он был таким метким стрелком, что бил наповал с первого выстрела. Но на этот раз он услышал не предсмертный рев медведя, а жалобный крик собственного сына:
— Отец, ты попал не в медведя!
Оказалось, его сын, будучи страстным охотником, не усидел дома. Ему захотелось отличиться накануне обряда посвящения в охотники, поэтому он ослушался отца и побежал в лес на охоту вслед за ним, прихватив с собой своего приятеля. Он надумал подстрелить того самого медведя, которого они с отцом выследили накануне. И вот что из этого получилось...
Худышка Зунг умолк.
От его рассказа мне сделалось не по себе. «Какая страшная история!» — подумала я. Лоан подавленно молчала. Зунг продолжил:
— Жена дядюшки Рока после этого прожила недолго: она умерла с горя. После ее смерти дядюшка Рок построил себе дом на том самом месте, где нечаянно убил своего сына. Он поставил алтарь для поминовения сына и жены, на дверях своего дома повесил ветки — в знак того, что он больше не желает никого видеть у себя в доме. Перед алтарем поставил дулом вниз свое охотничье ружье — в знак того, что дал себе зарок больше никогда не охотиться. Вот и вся история.
— Тогда зачем охотники послали к дядюшке Року того парня? — спросила я.
— Не знаю. В этом-то и закавыка,— ответил Зунг.— Говорят, что уже несколько лет дядюшка Рок об охоте и слышать не желает. Неподалеку от дома он разбил небольшое поле, выращивает рис и понемногу проживает то, что удалось накопить раньше. И все равно во всей округе нет более искусного охотника, чем дядюшка Рок. Я думаю, нашему дяде Моку понадобилась его помощь. Чует мое сердце: у них случилось что-то непредвиденное. Видно, без дядюшки Рока им никак не обойтись.
— И ты думаешь, что дядюшка Рок согласится помочь? — спросила я с надеждой.
— Откуда мне знать,— сказал Зунг.
Глаза его были устремлены вдаль.
— И когда только ты успел узнать про все это? — удивленно спросила я.— Ты ведь здесь совсем недавно...
Зунг бросил на меня уничтожающий взгляд.
— Неужели ты не заметила, что я каждый день приношу из лесу хворост? Пока вы копаете маниок, стряпаете да готовите пойло для свиней, я успеваю облазить всю эту гору. Между прочим, никогда не забываю отнести дядюшке Року вязанку хвороста. Когда я первый раз увидел дядюшку Рока, еще ничего о нем не знал. Он сидел у себя в саду, и вид у него был такой несчастный. Я подумал про себя: «Ну как не помочь одинокому немощному старику? Надо будет принести ему хворосту».
Зунг замолчал. Мы тоже молчали. Уже близился закат. Под косыми лучами заходящего солнца долина предстала во всей своей первозданной красе. На верхушках деревьев догорали последние солнечные лучики. И вот уже солнце скрылось за горою. По всему селению раздавался знакомый стук деревянных колотушек: это загоняли в хлева скотину. Зунг сбежал по лестнице вниз, открыл хлев и загнал туда быков и коров дядюшки Мока. Он велел мне и Лоан побыстрее приготовить для свиней пойло из отрубей. Не перекинувшись друг с другом ни единым словом, мы принялись за дело: нам хотелось успеть вылить пойло в кормушку и подняться наверх до того, как стемнеет. У нас мурашки ползли по спине при мысли о том, что где-нибудь неподалеку, возможно, притаился кровожадный хромой тигр, а страшная история, которую рассказал Зунг, сильно распалила наше воображение. Мы втроем все же успели управиться с делами до наступления темноты. Надо сказать, что в этих краях смеркается очень быстро. Не успеет солнце скрыться за горой, как падают сумерки, при этом тьма сгущается прямо на глазах. С наступлением сумерек начинает дуть пронизывающий ветер, а с гор спускается холодный сизый туман. В эту пору знакомая долина, такая прекрасная и приветливая днем, приобретает странные зловещие очертания. Но мы все трое к тому времени уже сидели в кухне перед очагом и ждали, когда будет готов рис: мы успели здорово проголодаться.
— Надо положить в очаг побольше дров, пусть они хорошенько разгорятся. В эту ночь нам все равно не заснуть — будем сидеть у огня,— сказала я.
Лоан и Зунг тут же со мной согласились, но, когда мы поужинали, нас стало клонить ко сну. Мы сидели и клевали носами. Тогда я сказала Зунгу и Лоан, чтобы они укладывались спать. Я осталась в кухне одна, но скоро и меня сморил сон. Что я только ни делала, чтобы не заснуть: щипала себя за уши, дергала за волосы, брызгала себе в лицо холодной водой. И, несмотря ни на что, я заснула прямо в кухне. Когда я проснулась утром, то обнаружила, что лежу, свернувшись калачиком, на полу возле догорающего очага. Вечером я положила в очаг так много сухих и сырых поленьев, что огонь в очаге горел очень долго.
Быки и коровы в хлеву давно проснулись и нетерпеливо стучали рогами о стенки, свиньи и поросята надсадно визжали, требуя еды. Уже было совсем светло. Я поскорее разбудила Зунга и Лоан, мы задали корму свиньям и выпустили на волю быков и коров. Едва мы отодвинули деревянный засов, как быки и коровы кинулись из хлева, резво вскидывая ногами и поддавая друг друга рогами. Лоан насыпала курам кукурузных зерен. Она отгоняла длинной палкой старых петухов, чтобы они не отнимали корм у молодых курочек и цыплят. Хлопая крыльями и голосисто кукарекая, петухи разбежались по всему двору и стали сами добывать себе пропитание. Их было у дяди Мока десятка два.
Покончив со всеми срочными делами, мы поднялись в дом. Лоан принялась готовить завтрак — поставила на огонь котелок с рисом, а мы с Зунгом уселись каждый в своем углу. На сердце у меня кошки скребли, дом дяди Мока мне вдруг показался слишком просторным и пустым. Мы провели без дяди Мока меньше двух суток, но этого было достаточно, чтобы почувствовать, как нам его недостает. Без дяди Мока в этом доме было тоскливо и неуютно. Мы уже привыкли к тому, что, проснувшись поутру, спешили в кухню, где на огне уже стоял котелок с рисом, а дядя Мок сидел у очага и спокойно курил трубку. Теперь все вокруг казалось унылым и неуютным... Но ведь через пару месяцев должен приехать на побывку племянник дяди Мока, который увезет меня и Лоан отсюда. Каково будет тогда дяде Моку?
Из задумчивости меня вывели внезапно огласившие долину крики и ауканье. В горах любой крик отдается звонким эхом, поэтому шум поднялся невообразимый. Казалось, что перекликаются и аукаются не только люди, но и деревья, и валуны. Я с гулко бьющимся сердцем вслушивалась в этот нестройный волнующий хор. Оставшиеся в селении жители — старики, старухи и дети — высыпали на верхние галереи своих домов и стали дожидаться, что будет дальше. Все смотрели в ту сторону, откуда должны были появиться охотники, но они все не появлялись.
В этом ожидании, казалось, прошла целая вечность. Вдруг затрепетала, зашумела потревоженная листва и из лесу вышла ватага охотников. Впереди шел охотник лет пятидесяти. Он шагал очень быстро. В руке у него было ружье, на плече висела охотничья сумка. За ним спешили еще два немолодых охотника, а поодаль от них мы увидели четырех молодых парней, которые с трудом что-то тащили. Можно было подумать, что они волокут лодку. Мы не сразу догадались, что они волокут застреленного тигра. «А где же наш дядя Мок?» — подумали мы одновременно и переполошились. От волнения я вцепилась в руку Зунга, а он схватил за руку Лоан. Не в состоянии вымолвить ни слова, мы не отрываясь смотрели на тропинку, по которой шли охотники, мы ждали, что дядя Мок вот-вот появится. Но он, к нашему ужасу, не появлялся. Мы уже стали думать, что с ним случилось несчастье, однако ни у кого из нас не хватило духу высказать свои опасения вслух.
Затаив дыхание мы ждали, что же будет дальше.
Охотники между тем шли в сторону селения, иногда они исчезали из виду, так как кое-где тропинка огибала большие валуны и густые кусты. Наконец охотники подошли совсем близко к селению. Я узнала мужчину, который шел впереди всех: его дом стоял рядом с домом тетушки Кин. Два охотника, которые шагали за ним, жили неподалеку от старейшины. А парней, что тащили тигра, я видела впервые: видно, они были из другого селения. Тигр раскачивался, подвешенный за лапы к большой палке, похожей на оглоблю. Пока он разгуливал по лесам и долинам, не было страшнее этого зверя. Этот тигр был очень старый: шкура у него свалялась и из золотистой сделалась грязно-серой, а полосы на спине и боках оказались не черными, а какими-то белесыми. Видно, тигр поседел от старости. В некоторых местах шерсть у него облезла, и глядеть на нее не было никакого удовольствия. От тигра шел резкий запах — так пахнут многие лесные хищники. Даже мертвый он внушал страх, и все же мы были несколько разочарованы: этот облезлый старый тигр мало походил на грозного властелина джунглей.
Какой-то мужчина пнул мертвого тигра в бок и сказал:
— Утроба этого разбойника переварила не одну сотню наших быков и свиней. Но теперь он никому не страшен.
Скоро мы потеряли интерес к тигру, потому что нам надо было поскорее выяснить у охотников, что же случилось с дядей Моком. Мы подошли к парням, которые тащили тигра,— сейчас они сидели и отдыхали. В эту минуту нас заметил пожилой охотник, который шел впереди всех.
— Ваш дядя Мок остался в лесу около останков мальчика, которого загрыз тигр.
— А кто убил тигра? Дядя Мок?
— Нет. Во время облавы на тигра дядя Мок ненароком вывихнул себе руку. Хромого тигра убил дядюшка Рок. Никто, кроме него, не смог бы этого сделать.
— А где дядюшка Рок?
— Он тоже остался в лесу.
— А когда они вернутся?
— После того, как родители заберут останки сына.
У меня был, видимо, очень встревоженный вид, поэтому охотник поспешил меня успокоить:
— Не волнуйся, дядя Мок скоро придет. За родителями того мальчика мы послали быстроногого парня.
Тут подал голос худышка Зунг, который до сих пор молчал:
— А в каком лесу они ждут? Не в том ли, где пещера Белой Обезьяны?
Охотник удивленно поднял брови:
— Так ты знаешь, где пещера Белой Обезьяны? Молодец! Они оба как раз и сидят неподалеку от этой пещеры.
Тут Зунг сказал нам с решительным видом:
Он уже собрался было припуститься в сторону леса, но я успела вцепиться в его рубашку.
— Я пойду с тобой,— сказала я не менее решительно.— А ты, Лоан, присмотри за домом. Мы с Зунгом мигом обернемся.
— Я не согласна, я не останусь! — закричала Лоан, но мы с Зунгом не стали ее слушать и со всех ног кинулись в лес.
Я была уверена, что Лоан не побежит за нами: во-первых, она привыкла слушаться меня; во-вторых, она была трусовата. А если бы она и побежала за нами, то все равно бы быстро отстала, потому что моя Лоан была упитанная и неуклюжая, как хорошо откормленная уточка. Когда мы с худышкой Зунгом добежали до поворота дороги, я обернулась и увидела, что Лоан поднимается по лестнице в дом.
Мы помчались во весь дух по горной тропинке, но вскоре Зунг свернул с нее и повел меня кратчайшим путем. Теперь нам приходилось идти, раздвигая руками упругие ветки, которые больно хлестали нас, продираться сквозь колючие кусты и буйные заросли крапивы. Крапива кусалась, на коже вспухали волдыри, но я не обращала никакого внимания на зуд, потому что боялась отстать от Зунга, который, надо сказать, великолепно ориентировался в лесу. Можно было подумать, что он всю жизнь прожил в этцх краях. Он шел так быстро, что я, считавшаяся хорошей бегуньей, едва поспевала за ним.
— Бе, куда ты так несешься? Сейчас же остановись! — вдруг услышала я сквозь шум ветра голос дяди Мока.
Пробежав по инерции еще несколько шагов, я остановилась и стала искать глазами дядю Мока.
— Бе, Зунг! Кто послал вас сюда? — встревоженно закричал дядя Мок, выходя из-за густых кустов.
— Никто... Нас никто не посылал... Мы сами...— ответила я, с трудом переводя дух.
После всего пережитого у нас с Зунгом было такое чувство, будто мы не виделись с нашим дорогим дядей Моком целую вечность. Мы прижались к нему и от волнения не сразу заметили, что у него двигается только правая рука, а левая привязана к бамбуковой дощечке и висит поперек груди.
— У вас вывих? Вам очень больно? — спросила я с испугом.
— Уже не больно,— спокойно ответил дядя Мок.— Вывих — дело обычное. А целебные листья быстро снимут воспаление.
В этот момент к нам неторопливой походкой подошел дядюшка Рок, высокий жилистый старик. Казалось, он был сплетен из крепких корней. На его худом лице выделялись живые блестящие глаза. Меня поразило странное выражение этих глаз: и сердитое, и удивленное, и печальное. С худышкой Зунгом дядюшка Рок поздоровался за руку. Они тут же, как старые знакомые, стали что-то тихонько обсуждать.
Дядя Мок усадил меня на пень. Я вдруг вспомнила, что где-то неподалеку должны лежать останки мальчика, которого загрыз тигр, и мне стало не по себе.
— А где...— было спросила я.
— Недалеко отсюда, но ты туда не ходи! — поспешно ответил дядя Мок.
— Как случилось, что его загрыз тигр? — спросила я.— Он был среди охотников?
— Нет,— покачал головой дядюшка Мок.— Парнишка пошел в лес собирать мед диких пчел. К несчастью, он оказался в этом лесу как раз тогда, когда мы начали облаву на тигра. Я велел парнишке немедленно отправляться домой, но он заупрямился: ему захотелось посмотреть на охоту. Короче говоря, парнишка меня не послушал. Когда тигра обложили со всех сторон, он очень разъярился. Охотники залезли на деревья, все надеялись на меня, а я, как назло, вывихнул руку и стрелять не мог. Этому хромому разбойнику человечина была не в диковинку, человека он загрызал так же легко, как быка или свинью. Услыхав крики охотников и стук колотушек, тигр- людоед пустился было наутек, но когда учуял запах человека, то стал с грозным рычанием метаться возле деревьев, на которые забрались охотники. У всех за спиной ружья, но никто не осмелился выстрелить в тигра, потому что одной рукой надо было крепко держаться за дерево, чтобы не свалиться прямо к тигру в пасть. И так продолжалось с раннего утра до полудня. У бедного мальчишки, видно, не выдержали нервы, когда тигр вдруг начал метаться под тем деревом, на котором он сидел. Тигр так страшно рычал, что мальчишке стало худо от страха, и он свалился вниз. Тигр его тут же растерзал. Тогда один из молодых охотников — тот, что сидел на самом дальнем дереве,— спрыгнул с дерева и стрелой помчался к дому дяди Рока, тигр даже ничего и не заметил.
— Мы видели, как он бежал через наше селение,— сказала я.
— Если бы не дядя Рок, нам пришлось бы очень туго. Никто, кроме него, не осмелился бы выстрелить в тигра.
Я взглянула на дядюшку Рока, о котором все говорили с таким уважением. Он рассеянно смотрел куда-то в сторону, словно речь шла не о нем.
— Как же дядюшке Року удалось застрелить хромого тигра? — спросила я.
— Он стрелял в упор. Это, конечно, очень опасно. Выбора у дядюшки Рока не было. Но если бы он не убил тигра с первого выстрела, то его самого уже не было бы в живых. Дядюшка Рок появился в тот момент, когда тигр уже не метался: расправившись с несчастным мальчишкой, он немного успокоился. Дядя Рок пошел на тигра, держа ружье на взводе. Тигр увидел его и замер на месте, а дядя Рок тем временем продолжал идти вперед. Расстояние между тигром и дядей Роком неумолимо сокращалось. В тот момент, когда тигр изготовился к прыжку, дядя Рок нажал на спусковой крючок. В таких случаях нельзя терять ни секунды и надо бить без промаха, не говоря уже о том, что осечка будет стоить охотнику жизни. Я сидел на дереве и все видел собственными глазами. «Только бы у дядюшки Рока не дрогнула рука, только бы ружье не дало осечки!» — думал я.
Дядя Мок замолчал и вытер рукавом покрасневшие глаза. За эти два дня он очень устал, и нервы у него были на пределе.
— К счастью, дядюшка Рок убил тигра с первого выстрела,— продолжал дядюшка Мок.— Он попал ему прямо в лоб. Тигр сделал страшный прыжок и тут же рухнул на землю. Ты видела, как его несли наши охотники?
— Видела. Он показался мне каким-то грязным и ободранным, а как от него противно пахло!
— Это уж точно,— сказал дядя Мок. И впервые за все время улыбнулся.
Я хотела увести дядю Мока домой, но тут из-за деревьев вышел мужчина. Увидев его, я содрогнулась от страха и отвращения, руки и ноги у меня стали как ватные, а язык словно прирос к небу. Я в испуге прижалась к дяде Моку. Дело в том, что это был прокаженный. Я сразу поняла. Его безобразно распухшее лицо напоминало львиную морду, уши были покрыты язвами, руки скрючены, и на многих пальцах не хватало суставов — они отпали. Мужчина знал, какой страх он наводит на людей своим видом, поэтому остановился поодаль, шагах в двадцати от нас.
— Отдайте мне останки загрызенного тигром человека,— вдруг сказал он гнусавым голосом.
У меня и Зунга мурашки поползли по спине, но дядя Мок и дядя Рок даже бровью не повели. А мы с Зунгом еще теснее прижались к охотникам. Между тем несчастный продолжал:
— Зачем вам останки того человека? Отдайте их мне, в них мое спасение. Я уже несколько десятков лет живу как зверь вдали от людей, мне не позавидует ни обезьяна, ни змея... Обезьяна, как положено обезьяне, может прыгать по деревьям и рвать плоды, змея, как и положено змее, умеет ползать, я же, рожденный человеком, должен прятаться от людей, я не могу жить среди них, я несчастнее самой разнесчастной твари. Сколько раз я хотел отравиться ядовитыми листьями, но я трус, у меня не хватает смелости лишить себя жизни, хотя моя жизнь ужасна... Отдайте мне останки человека, которого загрыз тигр, помогите мне!
С этими словами прокаженный показал своей изуродованной страшной болезнью рукой туда, где, должно быть, лежали останки. Я не осмелилась взглянуть в ту сторону, но и смотреть на обезображенное лицо прокаженного было невыносимо. Я отвела от него взгляд и была на грани обморока. Дядя Мок молчал. Дядя Рок вскинул на плечо свое охотничье ружье и медленно сказал:
— У парня, которого загрыз тигр, есть родственники, вот к ним и обратись со своей просьбой, а нас оставь в покое.
Но прокаженный и не подумал уйти, он снова взмолился:
— Я его потом похороню по всем правилам. Он ведь уже ушел в загробный мир, а я еще живой. Дайте мне вновь превратиться в обычного человека, ведь сейчас я хуже червя, и выход у меня один — отравиться ядовитыми листьями или плодами.
Мы услышали плач прокаженного.
Охотники переглянулись. Вдруг дядя Мок сказал:
— Ладно, пусть будет по-твоему. Только потом ты, как полагается, предашь останки земле. После того как ты прикоснешься к телу, никто уже не решится его хоронить.
— Хорошо, хорошо,— ответил прокаженный и тут же исчез, но ушел он недалеко.
Мы слышали легкий шум и поняли, что прокаженный топчется где-то под деревом.
Ни я, ни Зунг не поняли, что ему было нужно.
— Ребятишкам надо возвращаться домой, им здесь делать нечего. Вон как они побледнели от страха! А я все же дождусь родственников несчастного парнишки.
— А как же...— начал было дядя Мок и осекся.
— Все будет в порядке,— живо отозвался дядюшка Рок.— Идите домой и уведите отсюда ребятишек.
Мы вместе с дядей Моком пошли домой. Он всю дорогу молчал, мы тоже. Всем хотелось только одного: поскорее добраться до дома. К тому времени, когда мы подошли к селению, тигра уже освежевали, а мясо разделили между жителями селения. На верхней галерее висела шкура, лежали кости и когти тигра.
Лоан вышла к нам навстречу с корзинкой, в которой оказались куски тигриного мяса, у него был незнакомый специфический запах.
— Не берите это мясо, дядя Мок, мы не будем его есть,— сказала я.
— Ты права,— ответил дядя Мок, кивнув головой.— Мы все отдадим дядюшке Року. И шкуру тоже. Себе оставим только несколько тигровых когтей. Вы будете, если захотите, носить их как амулет. А из костей тигра надо приготовить целебную мазь и поделить ее между односельчанами.
Мы с Зунгом пошли к деревянной колоде с водой, чтобы умыться и помыть ноги. А дядя Мок решил помыть голову и ополоснуться теплой водой. Он бросил в бочку с водой какие-то листья —у него они были насушены и запасены впрок. Когда листья разбухли в воде, мы почувствовали приятный аромат, словно рядом курились благовония. Помыв голову и ополоснувшись, дядя Мок стал кликать соседку, тетушку Кин. Она сменила дяде Моку повязку на руке. Старые целебные листья она выбросила, заменив их новыми, другими, при этом намазала руку какой-то мазью, очень темной на вид. Тетушка Кин не стала привязывать руку к бамбуковой дощечке, так что теперь дяде Моку можно было шевелить рукой.
— Дня три ничего не делайте этой рукой, дайте ей полный отдых,— сказала тетушка Кин и собралась уходить.
Дядюшка Мок остановил ее.
— Вы были при разделке туши? — спросил дядя Мок.
— Да,— ответила тетушка Кин.
— А не заметили ли вы, куда они дели усы тигра? Сожгли?
— Да, сожгли. Сначала сожгли усы, потом разделали тушу,— сказала тетушка Кин и быстро ушла.
Дядя Мок удовлетворенно кивнул головой и сказал себе под нос:
— Это хорошо.
Потом он пошел в кухню, где его ждал обед, который приготовила Лоан. Уже было за полдень. Когда мы принялись за обед, неожиданно появился дядюшка Рок. Вид у него был очень усталый. Он прислонил к стене охотничье ружье, молча взял латуневый таз и собрался отнести к деревянной колоде с водой.
Дядя Мок отодвинул от себя еду, набрал в таз горячей воды для дядюшки Рока, принес сушеных листьев и бросил их в воду. Дядюшка Рок помыл голову, лицо, потом ополоснул ноги и только после этого сел рядом с худышкой Зунгом.
— Как хорошо, что вы пришли к нам,— сказала я.
Лоан и Зунг поддержали меня. Нам всем троим хотелось
угодить дядюшке Року, но он сказал:
— Обедайте сами, я успею.
Лицо у него было менее подвижное, чем у дяди Мока. Он сидел с задумчивым, отрешенным видом.
Дядя Мок открыл заветный шкаф, достал тигровую мазь и положил по капельке в две фарфоровые чашечки для вина. Он подержал чашечки над горячими углями, чтобы мазь растаяла, после чего налил в них вина из кувшина с узким горлом. Я почувствовала опьянение только от одного запаха вина.
Протягивая гостю чашечку с вином, дядя Мок сказал:
— Я выпью за вас. Страдания не сломили вашу волю, рука у вас осталась такой же твердой, мускулы по-прежнему крепкие. Пусть с сегодняшнего дня ваше охотничье ружье будет повернуто дулом к лесу. Вы сделали великое дело: избавили жителей нескольких селений от хромого тигра-людоеда.
Дядюшка Рок ничего не сказал в ответ. Он молча поднес к губам вино и выпил залпом.
— Первая чашечка вина развязывает язык, вторая — согревает желудок,— сказал дядя Мок, наливая себе и дядюшке Року еще по чашечке.
Старики принялись за мясо, испеченное на углях. Лоан приготовила уху из большеголовых рыбешек, которых мы наловили в ручье; она положила в уху всяких ароматных специй и перца, так что охотники ели и похваливали.
— Я вижу, теперь вам не одиноко,— проговорил дядюшка Рок, поглядывая на меня и Лоан.
— Девчушки очень хорошие, обе большие умницы, а глазки у них сверкают, будто звездочки,— живо отозвался дядя Мок.— Как вы поладили с родственниками того парнишки?
— Я сказал им, что от мальчишки ничего не осталось.
А обряд поминовения души придется совершить прямо на том самом месте.
— А что с прокаженным?
— Он унес останки. Есть такое суеверие, что проказа примется за мертвое тело, оставив в покое живое. Он верит в это. А откуда он, этот прокаженный?
— Он когда-то жил в селении, что находится там, где растут черные канариумы. Когда он заболел проказой, жители селения прогнали его в лес. Но у него есть двоюродный брат, который носит бедняге в лес еду. Он оставляет еду в условленном месте на опушке леса и уходит.
— Тогда я знаю, о ком идет речь,— сказал дядя Рок.— Я тоже знаю брата этого прокаженного. Он жалеет несчастного и в то же время стыдится его. Раз в неделю он относит в горы рис, соль, масло для светильника и все самое необходимое. А прокаженный живет в пещере — это неподалеку от пещеры Белой Обезьяны. Пещера Белой Обезьяны просторная и красивая, в нее часто приходят отдохнуть люди, когда работают в поле поблизости. Прокаженный боится попадаться им на глаза, поэтому держится подальше от пещеры Белой Обезьяны. А в той пещере, где он живет, полно летучих мышей, там совсем скверно. Удивительно, как он до сих пор не умер от такой жизни...
— Если тебе интересно, я расскажу его историю,— отозвался дядя Рок.— Родители его были богатыми людьми, одних только быков и коров у них было сотни три, а свиней и того больше. Проказой он заболел в возрасте двадцати лет, и случилось это совершенно неожиданно. Родители очень жалели своего единственного сына и кинулись к лекарям, но лекари ничем не могли помочь. Болезнь между тем усугублялась, а сам больной уже наводил своим видом страх на все селение. Родители задаривали местных властителей серебром и бронзой, иначе те давно изгнали бы их сына из селения. Они покупали чуть ли не возами табак и делали сыну подстилку из табака, думая, что табак убьет болезнь. Какой-то лекарь посоветовал им обмазывать больного кровью только что убитого быка. Постепенно у них не осталось ни одного быка, а у сына уж стали отваливаться пальцы на ногах. Однажды жители селения велели ему уходить в лес и больше никогда не появляться среди людей. Его родители отравились с горя ядовитыми листьями, а он сам все еще жив... Сейчас ему уже лет сорок, если я не ошибаюсь.
— Да, около того,— подтвердил дядя Мок.
Мы уже давно забыли про еду, потому что рассказ дяди Рока о несчастном прокаженном очень опечалил нас.
— А все-таки напрасно жители селения прогнали этого человека в лес,— сказала я.— Он ведь ни в чем не виноват. Мне ужасно его жаль.
— Ты права, да не совсем,— сказал дядя Мок.— Люди боятся заразиться этой страшной болезнью. Там, в лесу, тебе самой было страшно даже взглянуть в его сторону.
— Конечно, я боялась... Но теперь эту болезнь лечат. У нас в стране для прокаженных созданы специальные лечебно-трудовые лагеря, они называются лепрозориями. Я слыхала, что в этих лагерях выздоровевшие больные даже могут жениться и иметь детей. В лагерях они выращивают для себя фрукты и овощи, ловят рыбу, креветок. Об этом я читала в газете, а вы газет не читаете...
Оба старика слушали меня с недоверчивым видом.
Тогда я чуть ли не крикнула им в лицо:
— Клянусь вам, что говорю правду! Скажите старейшине, чтобы он сообщил о прокаженном в волостной центр, из волости надо послать бумагу в отдел здравоохранения провинции. Вот увидите, за прокаженным тут же пришлют санитаров, его отправят в лепрозорий и будут там лечить.
Дядя Рок медленно сказал:
— Это было бы хорошо. Вон за той горой, я знаю, живут еще двое прокаженных, муж и жена. В нашей волости больных проказой наберется человек пять, а в уезде еще больше. Их не подпускают к селениям, но ведь они моются в ручьях, из которых мы берем воду. Кто знает, не заразят ли они других... Девчушка дает нам дельный совет. Как мы раньше не подумали об этом... Я прямо сегодня пойду к старейшине.
Дядюшка Рок был человеком дела. После обеда он вместе с дядей Моком отправился к старейшине. Как вскоре выяснилось, медицинским работникам в волостном и уездном центре были очень нужны сведения о неучтенных прокаженных. Им было известно, что время от времени из селений изгоняют людей, заболевших этой болезнью, а их дома сжигают. Из-за этого иногда возникают жестокие конфликты между односельчанами. Из волости, как я и предполагала, была направлена бумага в отдел здравоохранения провинции. Через некоторое время из провинциального центра прислали в уездный центр специальных медработников, которые нашли больных проказой и отправили в лепрозорий.