Дядя Мок умел не только плотничать. Еще он умел выращивать на горном поле рис и маниок, умел ухаживать за домашней скотиной: свиньями, быками и коровами — и был хорошим охотником. В доме дяди Мока не висели шкуры убитых им тигров и леопардов, он никогда не носил на шее тесемочек с тигриными клыками, как это делают охотники, которые любят прихвастнуть своими подвигами, но тем не менее он был хорошим охотником. Но это еще не все: дядя Мок знал секреты приготовления целебных мазей. Кстати, у нас на равнине среди крестьян нечасто встречаются охотники, а приготовлением целебных мазей вообще никто не занимается: видимо, всему этому дядя Мок научился здесь, в горах.
Однажды я, по обыкновению, занялась приготовлением ужина, а дядя Мок возился внизу с досками: он собрался заменить у лестницы несколько прогнивших ступенек. В тот день мы с Лоан набрали в горном ручье беззубок и решили приготовить их с мясом и специями. Короче говоря, в тот день мы были заняты приготовлением довольно затейливого блюда. Ужин был почти готов, когда у главной лестницы кто-то громко окликнул дядю Мока по-вьетнамски:
— Дядюшка Мок, вы дома?
Это было сказано без малейшего акцента, поэтому я тотчас побежала посмотреть, кто спрашивает нашего дядю Мока.
— Дядюшка Мок, вы дома? — снова услышала я и увидела худого, очень смуглого мужчину, который смотрел на меня так, словно видел меня не впервые.
— Хозяин сейчас придет, а вы пока заходите в дом, я подам вам чаю,— сказала я, а Лоан стала звать из кухни дядю Мока.
Дядя Мок, оказывается, сам слышал, как его звал гость, но, к нашему удивлению, он и ухом не повел, а продолжал молча заниматься своим делом. Это было на него совершенно не похоже, потому что обычно у него хватало приветливости на всех.
Гость молча выпил чашечку чая, потом достал из кармана табак, скрутил козью ножку, закурил и стал терпеливо ждать, когда придет хозяин.
Дядя Мок появился примерно через полчаса.
Гость стыдливо опустил глаза и некоторое время рассматривал пальцы своих босых ног. Я обратила внимание на то, какие у него худые, высохшие руки. Потом он сказал с видом побитой собаки:
— Зачем ворошить прошлое, дядюшка Мок?
— Доброе дело помнится тысячу лет, а худое — сто лет, так говорят в народе,— ответил дядюшка Мок.
Гость смиренно молчал. На нем была выцветшая голубая рубашка, на его узких покатых плечах она сидела мешковато, у него были ввалившиеся щеки, заостренный подбородок и маленькие, плотно прижатые к черепу уши. Его реденькие брови постоянно двигались, что производило странное впечатление, потому что лицо у этого незваного гостя было малоподвижное, а сейчас он сидел, низко опустив голову и пряча от всех глаза. У него был такой вид, словно он никак не может оторвать взгляд от какой-то точки на деревянном полу.
Дядя Мок тоже закурил свою трубку. Некоторое время и он и его странный гость выжидающе молчали. Докурив трубку, дядя Мок поднялся и сказал:
— Ладно, как бы там ни было, ты мой гость, тебе пришлось преодолеть нелегкий путь, ты столько дней шел по горам. Спустись во двор по черной лестнице, вымой ноги, умойся и возвращайся. Гостя положено привечать, так что будет тебе и угощение и вино. Ну как, девочки,— обратился дядя Мок ко мне и Лоан,— ваш суп готов? Мой гость очень голоден.
Мы расставили пиалы с едой на большом черном деревянном лакированном подносе. У этого подноса были высокие ножки, он вполне заменял стол сидевшим на полу гостям. Ужин получился великолепный: и рассыпчатый рис, и клейкий рис, и суп с моллюсками и мясом, приправленный шафраном и перечными листьями, и жареная свинина.
— Вот это молодцы, девочки! Вот это стряпухи! — удовлетворенно сказал дядя Мок.
Странный гость между тем вымыл ноги, умылся, поднялся наверх и молча уселся возле подноса. Дядя Мок сказал:
— Ты устал с дороги. Поешь, попьешь и сразу пойдешь спать. А побеседуем завтра.
Мы с Лоан приготовили такой вкусный ужин, а кусок не лез в горло, потому что настроение у всех было испорчено. Обычно и за обедом и за ужином дядя Мок рассказывал нам что-нибудь интересное. Например, он рассказал, откуда взялся в пещере возле его маниокового поля скелет старой мартышки. Однажды стайка мартышек раскачивалась на высоких ветках, и вдруг самая старая мартышка сорвалась с ветки и полетела в пропасть. На лету она успела ухватиться за уступ отвесной скалы и повисла над пропастью. Старый самец бросился на помощь к своей подруге: он протянул ей руку, но вытащить ее наверх не смог, потому что был слаб и сам висел над пропастью. Несчастная мартышка жалобно кричала, насмерть перепуганная стая вторила ей. И вдруг бедняга подала самцу знак, чтобы он отпустил ее, но у того не хватило духу выполнить ее приказание. Тогда старая мартышка собрала последние силы, злобно оскалилась на самца и что-то прокричала истошным голосом. Самец затрясся мелкой дрожью и отпустил руку, старая мартышка в ту же секунду полетела вниз и разбилась об острые камни. Мартышки всей стаей накидали в пропасть веток, достали тело своей подруги и отнесли в пещеру. Дядя Мок говорил, что собственными глазами видел, как мартышки плакали и утирали слезы. А еще он говорил, что привязанность животных друг к другу иногда просто поражает. Дядя Мок рассказывал нам, как легче всего поймать дикобраза, как надо ловить стрекоз... Дядя Мок был великолепным рассказчиком, но на этот раз он словно в рот воды набрал. Поэтому неудивительно, что странный гость вызвал у нас с Лоан недоброе чувство.
Сразу после ужина дядя Мок велел нам отправляться спать. Для гостя тоже нашлось место. Дядя Мок дал ему матрас и одеяло и сам тоже собрался лечь. Мы слышали, как в очаге потрескивают дрова. Когда налетал порыв ветра, потухшие угли вспыхивали ярким пламенем, и тогда по дому прыгали светлые тени. Мы лежали и прислушивались к шорохам в кухне, дожидаясь того момента, когда дядя Мок заговорит наконец со странным гостем. Но из кухни доносилось только потрескивание дров в очаге. Скоро и мы крепко заснули.
Когда я проснулась, на дворе было еще темно, а дядя Мок и его гость уже сидели в кухне возле очага и тихо беседовали. Холодный ветер выдул из дома все тепло, над долиной стоял молочно-белый туман, он проникал во все уголки дома. В очаг, видимо, только что подбросили сухих поленьев, они весело трещали. Пламя хорошо освещало спокойное мужественное лицо дяди Мока. Он курил свою трубку, а странный гость сидел перед ним с понурым видом.
— Дядюшка Мок, кроме вас, мне не на кого рассчитывать,— сказал гость извиняющимся тоном.— На этот раз я не обманываю. Моя жена действительно при смерти, если вы не поможете, она умрет. В прошлый раз я погнался за деньгами, я хотел разбогатеть. Больше этого не будет, обещаю вам. Если жена умрет, мне не поднять одному пятерых ребятишек.
— В прошлый раз ты тоже говорил, что твоя жена при смерти,— медленно сказал дядя Мок.
Гость взмолился:
— Кто прошлое помянет... В тот раз я действительно обманул вас. Я забрал мазь и тут же продал. Потом я купил для перепродажи бревна, но меня выследил лесничий. Он не только содрал с меня штраф, но и отобрал оба плота из этих бревен. Все, что у меня осталось, я проиграл в карты. Но на этот раз, даю слово, я так не поступлю. Поверьте мне: моя жена и в самом деле очень тяжело больна. Если она умрет, мне и моим ребятишкам придется пойти по миру.
Закончив свой монолог, странный знакомый дяди Мока еще ниже опустил голову. А дядя Мок продолжал невозмутимо дымить своей трубкой. Невозмутимость хозяина, видимо, приводила гостя в полное отчаяние — он поднял голову и быстро заговорил голосом, полным мольбы:
— Я клянусь, что на этот раз не обманываю. Клянусь жизнью всех моих детей. Если я лгу, им не жить на свете... Им не жить...
Последние слова этот странный мужчина произнес сквозь всхлипывания. Его давно не стриженная и не мытая голова снова упала на грудь. Он был похож на нищего, просящего милостыню у равнодушных прохожих.
Дядя Мок вдруг сдался.
— Ладно, я постараюсь тебе помочь. Ради твоих детей,— сказал он, решительно поднялся и пошел в главное помещение.
Он открыл огромный сундук, в котором хранил одежду, деньги, серебряные вещи и всякие мелочи, названия которых мне были неизвестны. Порывшись в сундуке, дядя Мок вернулся в кухню:
— У твоей жены такая болезнь, которую не вылечишь тигровой мазью. Нужна мазь из костей белой лошади.
Дядя Мок задумался. Наконец он сказал:
— Придется мне отправиться в селение Ной и посмотреть, нет ли там у кого-нибудь белой лошади. Кости тигра достать очень трудно, а кости белой лошади и подавно. Местные жители никогда не продают белых лошадей, потому что в этих краях есть поверье, будто бы вместе с отданной или проданной белой лошадью улетает половина души ее хозяина. Беда... Здешний народ суеверен... Я постараюсь тебе помочь, но что из этого получится — одному богу известно.
Странный гость кинулся перед дядей Моком на колени молитвенно сложил руки и стал бить поклоны, приговаривая при этом:
— Умоляю вас, пожалейте моих пятерых детей. На мне грех, но они-то чем виноваты? Им нужна мать, спасите ее!
— Хватит, хватит! Раз я обещал, то сдержу свое слово. Я слов на ветер не бросаю.
Мужчина, который только что бился лбом о деревянный пол, неловко поднялся. На дворе уже стало светать, туман начал рассеиваться: сквозь дверной проем было видно, как мимо дома проплывали молочно-белые хлопья. Лоан заворочалась и проснулась.
— Ты небось уже давно не спишь? — спросила она сонным голосом.
— Да,— тихо ответила я и поднесла палец к губам.
В это время из кухни послышался, голос дяди Мока:
— А теперь отправляйся назад и позаботься о своей жене и детях. Раз я обещал, значит, сделаю. Приходи через месяц.
Гость что-то бормотал в ответ. Видимо, он благодарил дядю Мока. Потом дядя Мок предложил ему рису, тот быстро поел и сразу отправился восвояси. Мы с Лоан тихо лежали у себя в комнате. Через некоторое время дядя Мок велел нам вставать. Он сказал, что завтрак давно готов.
За едой я завела разговор о странном госте, но дядя Мок ограничился кратким объяснением:
— Этот человек — мой земляк, он тоже из Кесата. Всю жизнь он был очень жаден до денег, и эта его страсть к наживе мешала ему ладить с людьми. Но его жена и дети ни в чем не виноваты, так что придется им помочь. Впрочем, вам еще рано забивать голову такими премудростями. Завтра мы все вместе отправимся в селение Ной. Мне нужно во что бы то ни стало найти белую лошадь.
На другой день мы поднялись очень рано. Рис, оставшийся от завтрака, завернули в банановые листья, прокалили на углях сушеную свинину и сушеную оленину и таким образом запаслись едой. Я ликовала от счастья, предвкушая удовольствие, которое мы с Лоан получим от предстоящего похода в далекое незнакомое селение. Мы двинулись на юго-запад. Пройдя нашу долину, уперлись в гору и стали карабкаться на нее. По ту сторону горы мы нашли тропинку, она петляла вдоль высохшего русла горного ручья среди редких кустов гуайявы. Эта тропинка привела нас в долину, где не было ни домов на сваях, ни даже шалашей. Там раскинулись одни лишь террасы рисовых полей. Потом мы шли по дну ущелья, с обеих сторон громоздились скалы, на которых кое-где росли какие-то кусты, похожие издали на вороньи гнезда, только зеленого цвета. Иногда нам встречались стаи мартышек, при виде нас они поднимали невообразимый шум. Дядя Мок указал на пещеру почти у самой вершины горы.
— Эта пещера такая большая,— заговорил он,— что во время войны Сопротивления против французских колонизаторов в ней укрывались от врага по меньшей мере пятьдесят семей из окрестных горных селений. У этой пещеры есть выход и на той стороне горы.
Около полудня мы устроили привал под тенистым вековым деревом и подкрепились мясом и рисом. Лоан налила нам зеленого чаю из фляги, которая висела у нее на боку. Неподалеку бил ключ, вода в нем была холодная и прозрачная, как хрусталь. Мы с Лоан наклонились над ключом, чтобы помыть руки. Вместе с нами к ключу подошли два местных жителя. Это были нунги. Умывшись ключевой водой, они стали набирать пригоршнями воду и долго, с явным удовольствием ее пили.
Я тоже хотела было напиться из ключа, но дядя Мок мне не разрешил. Он сказал:
— Без привычки пить у нас в горах ключевую воду нельзя, можно заболеть недугом, от которого выпадут все волосы.
Потом дядя Мок расстелил на траве кусок брезента и предложил нам полежать, отдохнуть, а сам сел, прислонившись спиной к дереву, и тут же заснул. Он проспал в таком положении примерно четверть часа, а проснувшись, велел нам, не мешкая, продолжать путь.
— Мы не взяли с собой ни факелов, ни фонаря, ни ружья, так что надо добраться до места, пока не наступила темнота,— сказал дядя Мок.
Мы двинулись в путь. Послеполуденная духота нас сильно разморила. Не было ни малейшего ветерка. Мы с Лоан еще до привала скинули ватнички, и все равно нам было очень тяжко. Когда на нашем пути встретился горный ручей, мы упросили дядю Мока разрешить нам немного поплескаться. Холодная вода нас освежила, и мы с новыми силами продолжали нелегкий путь. Мы пришли в селение Ной под вечер, когда дневная жара спала и над лесом уже поднимался туман. Это селение представляло собой как бы местный торговый центр: здесь промышляли торговцы с равнины, сюда приходили горцы из высокогорных селений народностей мео и лоло.
Дома в этом селении тоже были на сваях, но в отличие от нашего селения Муон они стояли намного ближе друг к другу. Как говорили в шутку местные жители, в их селе не нужно выходить из дому, чтобы одолжить у соседа несколько щепоток соли или нож: достаточно просто протянуть руку. Скотину здесь держали тоже под домом, запах навоза проникал из хлева во все уголки дома. Посреди селения мы увидели примерно с десяток приземистых домов, похожих на те, что строят на равнине, особенно нас удивили кирпичные фундаменты. Оказалось, что это лавчонки, в которых продают лапшу, соевые лепешки, соевый соус, рыбный соус, галантерейные товары. Там же оказался рынок. Когда мы пришли в селение, на рынке уже никого не осталось: мы увидели лишь пустые ряды под навесами, крытыми старинной черепицей. Столбы были отполированы до блеска руками торговцев и покупателей. Кругом валялся всякий мусор: раздавленная хурма, изжеванный сахарный тростник, листья, в которые заворачивают пироги.
— Сейчас я поведу вас в лавочку, где нам дадут по пиале горячей лапши,— сказал дядя Мок.
Мы подошли к самому большому дому. Как и дома на равнине, он был окружен верандой и крыт черепицей, только это была черепица старинного образца — такую делают теперь только в горах. Деревянные столбы, подпиравшие крышу веранды, были украшены изображениями драконов и фениксов. На большой жестяной вывеске блестело выведенное ярко-красной краской слово «Лапша», а под ним мы увидели синюю надпись: «Вкусная, ароматная, питательная лапша, приготовленная по ханойскому рецепту. Милости просим».
Мы вошли в лавку, которая была одновременно и харчевней. Первое, что нам бросилось в глаза,— это очаг, в котором ярко пылали дрова, и большой котел с кипящим бульоном: меня замутило от запаха говяжьего жира. Нет, у нас на равнине бульон для лапши пахнет совсем не так. Вареное мясо, висевшее на крюке, сильно обветрилось и имело неаппетитный вид. К лапше не подавали зеленый лук и соус с красным перцем. Лапша, нарезанная очень крупно, была приготовлена из слишком грубого теста. Хозяйка явно переусердствовала по части горького перца и имбиря: от ее стряпни во рту все горело, а из глаз текли слезы.
Ставя на стол пиалы с лапшой, хозяйка сказала, обращаясь к дяде Моку:
— Давненько не видели вас в наших краях! Уж не надумали ли вы опять заняться приготовлением целебной мази? Вам нужны кости тигра или кости обезьяны?
Хозяйка была примерно в возрасте тети Лыу. Миниатюрная, белокожая, с пучком на затылке, она была одета в точности так же, как одеваются женщины у нас на равнине.
Дядя Мок ответил ей со степенным видом:
— В самом деле, давненько мне не приходилось варить целебную мазь. А вы-то как поживаете? Здоровы ли?
— Благодарствую. И я, и муж здоровы. У вас будет к нам какая-нибудь просьба?
— Да. Я хочу попросить хозяина, чтобы он помог мне найти белую лошадь.
— Найти белую лошадь? Это очень трудно,— сказала хозяйка со вздохом.— В прошлом месяце тут появлялся один мужчина, низенький такой и очень смуглый. Он хотел купить белую лошадь у кого-нибудь из здешних жителей. У него и деньги с собой были, только мой муж отказался ему помочь: трудное это дело — уговорить здешних жителей продать белую лошадь.
Дядя Мок положил на стол жилистую руку и сказал:
— Этого мужчину я знаю. А если я попрошу... ваш муж тоже откажет?
Хозяйка улыбнулась:
— Не знаю, надо спросить у него.
— А сам-то он где?
— Пошел в другое селение, хочет купить там бронзовую курильницу — поставить на алтарь предков. Вернется сегодня же.
Дядя Мок понимающе кивнул головой, взял ложку, зачерпнул лапши. Он велел нам есть, пока лапша не остыла. Хотя здешняя лапша имела мало общего с великолепной лапшой, к которой мы привыкли у нас на равнине, я и Лоан все же ели с аппетитом, потому что сильно проголодались. Когда мы съели лапшу, дядя Мок сказал хозяйке:
— А у кого можно купить горячий соевый пирог с соусом? И еще мне хотелось бы купить для моих девочек десяток жареных пирожков.
— Соевый пирог всегда есть у тетушки Мен, а жареные пирожки — у дядюшки Шана. Сейчас во всем нашем селении только один он и умеет делать жареные пирожки. Дядюшка Шан каждый день выносит на рынок три большущие кастрюли таких пирожков.
С этими словами хозяйка взяла небольшую корзинку, положила в нее маленькую пиалу, видимо для соуса, и отправилась выполнять просьбу дядюшки Мока.
На дворе почти совсем стемнело, но пока еще можно было разглядеть валуны у дороги. Туман сгущался и становился все холоднее. Лоан накинула на плечи свой ватничек. Дядя Мок молча курил трубку. Когда он выкурил две трубки, вернулась наконец хозяйка. В корзинке у нее дымился совсем горячий соевый пирог, там же лежали завернутые в листья пирожки, они тоже были горяченькие, а с листьев капал жир.
— Налить вам вина? — обратилась хозяйка к дяде Моку.— Соевый пирог — самая подходящая закуска.
С этими словами она поставила перед дядей Моком пиалушку с соусом, а сама скрылась в глубине дома. Через минуту она вернулась, держа в руках кувшин с вином, и налила дяде Моку чашечку вина.
— Ну, девочки, нажимайте на соевый пирог,— сказал дядя Мок,— здесь его хорошо делают, а с соусом он просто великолепен. Пирожками займетесь потом.
Мы послушались дядю Мока и принялись за соевый пирог, который и в самом деле оказался очень нежным, ароматным и жирным. Дядя Мок отпивал глоток вина, потом отщипывал кусочек соевого пирога, обмакивал его в соус и отправлял в рот вместе с кусочком перца. Хозяйка занялась своим делом. Когда она подкладывала в очаг сухих поленьев, на пороге появился мальчишка с корзиной.
— Тетя, я принес мясо. Совсем свежее, быка только что разделали,— сказал он.
Голос мальчишки мне показался до странного знакомым. Я и Лоан, как по команде, повернулись в его сторону, а он в этот момент поставил корзину с мясом на пол, распрямился, увидел нас и оторопел от изумления.
— Зунг! Худышка Зунг! — закричала я и радостно, и удивленно.
Мы с Лоан вскочили и кинулись к Зунгу, он шагнул нам навстречу и прошептал:
— Ой, это ты, Бе? И ты, Лоан? Как вы попали сюда?..
Зунг смотрел на нас широко открытыми глазами и ждал
ответа на свой вопрос. Он был такой же худой, но немного подрос. Его волосы были острижены очень коротко, отчего он выглядел забавно-глуповатым.
Дядя Мок спокойно посмотрел на нас, потом перевел взгляд на Зунга. В этом взгляде было столько понимания и сочувствия! Хозяйка же пришла в изумление.
— Так вы, оказывается, знакомы? — спросила она.
Я объяснила хозяйке, что мы все трое из одного города, что мы учились в одной школе и давно знаем друг друга.
Дядя Мок дружелюбно похлопал Зунга по плечу.
— Подсаживайся к нам,— сказал он Зунгу.— Что может быть лучше встречи с друзьями! Угощайся соевым пирогом и жареными пирожками.
Зунг нерешительно присел рядом с нами и опасливо посмотрел на хозяйку, которая выкладывала куски мяса из корзины на кухонную доску. Она тотчас смекнула, в чем дело, и подбодрила парня:
— Не робей! Этот дядя очень добрый и хороший, так что не отказывайся от компании!
Дядя Мок спросил:
— Ты давно в этих местах?
— Почти год,— ответил Зунг.
— Год самостоятельной жизни прибавляет ума на целую пядь. А если таких пядей наберется столько, сколько нужно, чтобы измерить ствол железного дерева, значит, человек уже умудрен жизненным опытом. Я, пожалуй, выпью еще...
Зунг взял пирожок и стал слушать мой рассказ о том, что с нами случилось после того, как он исчез из города. Я рассказала Зунгу и про то, как мы с Лоан отправились ночью на остров и наши мамы подняли на ноги чуть ли не весь город, и про то, в какую историю я попала по милости этого мерзкого Жа, и про то, как подло поступил капрал Кан с тетей Лыу. В общем, я выложила Зунгу все наши новости. Он слушал меня с видом умудренного жизненным опытом старика. Когда я закончила свой рассказ, Зунг сказал:
— Меня отец никогда не любил. Он любил только деньги. Мне всегда было за него стыдно. Я не хочу больше считать его своим отцом. У меня была мама, но она умерла. Когда я вырасту и обзаведусь семьей, то буду каждый год устраивать поминки по моей маме.
Мы молча слушали Зунга и не заметили, как на пороге дома появился хозяин. Каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем того самого незнакомца, которого заприметили в толпе жителей нашего городка, собравшихся на базарной площади посмотреть представление бродячей цирковой труппы. И сейчас он нам показался очень высоким. Как и в прошлый раз, мы обратили внимание на его большие красные ручищи и на густые, черные как смоль брови, из-под которых смотрели блестящие черные глаза. И теперь он был одет в черное, но сменил свою рыжую грязную шляпу из воловьей шкуры на темно-синий берет. Он еще стоял на холоде, поэтому изо рта у него шел пар. Бросив на землю горевший факел, мужчина наступил на него обеими ногами, потушил огонь и только после этого вошел в дом.
- Рад приветствовать дорогого гостя! — сказал хозяин, увидев дядю Мока.— Давненько вы у нас не были!
С этими словами хозяин схватил обеими руками протянутую для рукопожатия руку дяди Мока и начал ее энергично трясти.
— Вы только что вернулись? Путь был неблизкий? А где же бронзовая курильница? — спросил дядя Мок хозяина.
— Все в порядке, деньги я заплатил вперед, а курильницу заберу на следующей неделе,— весело ответил хозяин.— А вы, я вижу, пропустили пару чарочек. Это вам не повредит?
— Нет. Я еще настолько здоров, что могу притащить на себе из лесу ствол железного дерева. А к вам я пришел по делу: помогите мне найти белую лошадь.
— Белую лошадь? — густые брови хозяина полезли вверх.— Вы ведь давным-давно не занимались приготовлением такой дорогой мази. Зачем вам вводить себя в расходы? А времени сколько нужно...
— Все это верно. Только речь идет о человеческой жизни.
— Заболел кто-нибудь из ваших родственников?
— Нет. Мазь нужна для жены моего земляка. У нее пятеро детей. Если она умрет, все пятеро осиротеют.
— Догадываюсь, о ком идет речь. Не ее ли муж обманул вас, как-то перепродав всю мазь, и тигровую и обезьянью? На прошлой неделе этот человек был у меня, он слезно просил меня помочь ему, но я даже разговаривать с ним не стал.
— Да, это он.
— Это плохой человек! Неужели вы согласились ему помочь? В тот раз он здорово нажился, а вам ровно ничего не досталось. Так ведь?
— Так. И все-таки... Мне жаль не его, а ребятишек, они-то ведь ни в чем не виноваты. Ну как, поможете мне? — спросил дядя Мок и положил на стол руку.
Хозяин тихонько похлопал своей рукой по руке дяди Мока.
— Вам я отказать не смею,— уважительно сказал он.— Ради вас я обойду всю округу. Для вас я белую лошадь из-под земли достану.
Пока хозяин беседовал с дядей Моком, хозяйка нажарила целую сковородку говядины. Она приправила говядину перцем и мелиссой . Хозяин снял шарф, помыл руки, сполоснул лицо, сел за стол и налил по чарочке себе и дяде Моку. Он велел жене поджарить арахис и прокалить на углях сушеные креветки.
Хозяин и дядя Мок занялись беседой, а нас отправили спать. Хозяйка уложила меня и Лоан на кровати за перегородкой, а худышку Зунга послала в одну из ближайших лавчонок за имбирем для завтрашней стряпни: завтра базарный день.
Я не спала и прислушивалась к беседе, которую вели хозяин дома и дядя Мок.
— Этот мальчик ваш племянник? — спросил дядя Мок о Зунге.
— Да... Это целая история,— со вздохом ответил хозяин.
— В очаге еще полно дров, впереди длинная ночь, так что рассказывайте, а я с удовольствием послушаю. Присмотрелся я к нему, и жаль мне его стало. Он, оказывается, знает двух девчушек, которых я привел с собой, а они знают его.
— История, надо сказать, невеселая,— начал хозяин.— Никому другому я бы рассказывать не стал, а вам расскажу. Этот мальчик — сын моей старшей сестры. В последний раз мы с нею виделись еще в те времена, когда приходилось бросать насиженные места и прятаться от карателей. В свое время ей очень повезло в торговле, и она разбогатела. Помимо всякого добра, у нее были еще золотые браслеты, золотые кольца и серьги с драгоценными камнями, которые достались ей от нашей матери. Не говоря уже о ритуальных курильницах из бронзы, бронзовых журавлях , подсвечниках, чайниках и даже блюдах из латуни. Случилось так, что мы с сестрой потеряли друг друга. Уже потом я узнал от людей, что сестра разыскивала меня, чтобы передать мне фамильные ценности,— то, что осталось от матери, потому что, как вы знаете, по нашим обычаям, после смерти родителей я, как старший, должен исполнять обряды поминовения предков. Позже я узнал, что сестра умерла от опухоли в животе, а вещи так и не успела мне передать. Я разыскал ее мужа, моего зятя, но он долго разговаривать не стал, а буркнул, что, мол, жена ему никаких вещей не оставила. Потом этот мерзавец схватил палку и выставил меня за дверь. Тогда я сгоряча решил похитить его младшего сына, моего племянника. Думал, что этот скряга захочет получить сына назад и вернет мне наши фамильные ценности. Не тут-то было... Мой зятек любит только деньги, о сыне он и не вспомнил. Так что история не закончена. А что делать дальше, я не знаю.
Закончив рассказ, хозяин тяжело вздохнул.
Дядя Мок некоторое время с задумчивым видом барабанил пальцами по столу. Наконец он сказал:
— Мальчишка совсем не привязан к своему отцу. Будто его и нет. Да, вашему племяннику не позавидуешь...
— Говорят, у моего зятя очень много золота. Говорят, будто он балуется контрабандой — опиум привозит.
— У нас с женой нет детей, так что нам он не помешает. Пусть живет у нас.
— Если только он и сам так решил. Если не пригреть его, он засохнет, как травинка, которую с корнем выдернули из земли. Подумайте над моими словами...
В ответ хозяин тяжело вздохнул и потянулся за трубкой. В это время вернулся Зунг. Он принес имбирь и перец.
— Пойди помой ноги и отправляйся спать,— сказал хозяин.
Зунг послушно вышел на задний дворик и стал мыть ноги.
Мимо меня он прошел еле слышно, но когда возвращался назад, то громыхал своими сабо, хотя и старался не поднимать шума. Его постель стояла в другом углу комнаты. Он нырнул под одеяло и затих. Я обратила внимание, что Зунг не стал опускать москитник над своей постелью. «Какое счастье, что мы встретили такого хорошего человека, как дядя Мок,— подумала я.— Далеко не каждому выпадает удача. Без дяди Мока нам с Лоан пришлось бы худо». Мне стало ужасно жаль Зунга, я даже хотела окликнуть его и сказать ему что-нибудь хорошее, но побоялась рассердить взрослых: ведь все были уверены, что я и Лоан давно крепко спим. К тому же время было позднее, хозяин с хозяйкой и дядя Мок тоже собирались ложиться спать. Я тихо лежала на чужой постели, под чужим одеялом — на чужом месте я обычно засыпала плохо.
Утром я проснулась позднее всех. Лоан уже давно позавтракала и теперь болтала с Зунгом. В очаге ярко пылал огонь, по всему дому разносился запах варева — говяжьего жира и костей. В харчевню набилось полно желающих подкрепиться горячей лапшой. У порога громоздились корзины с диким кардамоном, анисом, сушеными шампиньонами, древесными грибами, сушеными ростками бамбука. Все это горцы несли на продажу. На базарной площади уже стояли повозки, запряженные лошадьми: это перекупщики приехали за товарами, которые хорошо идут в равнинных районах. Пахло конским навозом. Мелькали синие, черные и белые одежды. Пыли еще не было, потому что еще не успела просохнуть ночная роса. Гвалт стоял неимоверный. Судя по этому гвалту, легко было представить себе, что будет твориться на ярмарке.
— Ну, девочки, давайте попрощаемся с нашими гостеприимными хозяевами,— сказал дядя Мок.— Сначала пойдем на базар, а потом двинемся в обратный путь.
Мы стали прощаться. Зунг стоял в стороне, с завистью глядя на нас. Дядя Мок заметил это, отозвал в сторону хозяина и стал с ним о чем-то говорить. Потом хозяин обернулся и, показав рукой на нас, спросил Зунга:
— Тебе не хотелось бы присоединиться к ним?
Худышка Зунг раскрыл рот от изумления. Слова застряли
у него в горле. Он недоверчиво посмотрел на дядю, потом перевел взгляд на его жену, потом на нас с Лоан... Видно было, что он просто не поверил своим ушам, оттого и не решается ответить на вопрос.
— Я говорю серьезно,— подтвердил между тем дядя.— Если хочешь, я отпущу тебя на месяц-другой в гости к моему другу.
На этот раз тон у дяди заметно смягчился.
От радости Зунг потерял дар речи. Он долго молчал, потом тихо сказал:
— Если вы с тетей позволите...
— Позволим, позволим, хотя дел у меня невпроворот,— сказала хозяйка.— Ладно, мне поможет Зинь. У нас в доме столько забот, нам с твоим дядей не до развлечений...
Это было сказано с такой убийственной прямотой, что нам стало не по себе, а худышка Зунг виновато опустил голову и пробормотал:
— Верно...
Тогда дядя сказал решительно:
— Иди собирайся!
Зунг, не скрывая радости, кинулся за своими вещами, которых оказалось совсем немного: все уместилось в небольшой сумке. Он вскинул ее на плечо, попрощался с дядей и его женой и присоединился к нам. Вид у него был совершенно счастливый, а наша семья увеличилась: теперь нас стало четверо.