Никто не мог взять в толк, что заставило худышку Зунга убежать из дому. Проще всего было предположить, что мальчишке опостылела жизнь в доме деспотичного и на редкость прижимистого капрала и он сбежал с бродячим цирком. Одни уверяли, что хозяин цирка спрятал мальчика на дне старенькой повозки с ярко размалеванным верхом. Пожалуй, за спиной его великанши-жены можно легко укрыть одного-другого мальчишку! Другие говорили, что парнишку похитила невесть откуда взявшаяся торговка детьми... Наши мамы почему-то сразу поверили в правдоподобность этой версии и начали пугать нас злыми торговками, которые будто бы похищают не только маленьких детей, но и больших тоже. Они дают им понюхать сонного порошка и увозят в горы. Чем дальше, тем больше разыгрывалась фантазия. Говорили, будто девочек лет тринадцати продают в селения горной народности мео: парни мео, мол, берут их себе в жены. Тринадцатилетних мальчишек приспосабливают к делу злоумышленники, которые контрабандой переправляют опиум в Китай... Запугать нас было не так-то просто, и нашим мамам пришло в голову установить за нами суровый надзор: теперь детям не разрешалось без спросу отлучаться из дома. Некоторые ретивые мамаши додумались до того, что держали своих ребят на привязи...  Меня целых три недели не пускали гулять: после школы я должна была сразу возвращаться домой. С этим можно было как-нибудь смириться, если бы не зарядили весенние дожди. Право, эти весенние дожди — чудо из чудес. Попробуйка усидеть дома, когда с неба сыплются серебряные капли, когда улицы одеваются в шуршащий сказочный наряд из серебристых нитей, сквозь которые пробиваются лучи послеполуденного солнца! Кругом такая красота, а в душе растет тревога. Это, наверно, потому, что мы с Лоан уже давно не наведывались на остров посреди Зеленой реки. Как там маши сокровища? Ведь на острове под бугорком возле старого куста зуой мы с Лоан зарыли большую жестяную банку. В нее мы положили коробку из-под печенья, а в коробке спрятаны деньги — наши сбережения.

Мы копили те деньги, что нам дарили на дни рождения. Получилась целая пачка новеньких, хрустящих бумажек. Помимо них, в коробке лежали тоже новенькие, без единой царапины монеты — одни хао1. Но в этой коробке уместилась лишь часть наших сокровищ. Остальное мы завернули в кусок толя, и сверток получился увесистый. В свертке была серебряная танцовщица, которую толстушка Лоан получила в подарок от бабушки, туда же мы положили множество разноцветных лоскутков — из них можно было бы нашить нашим куклам не один десяток великолепных нарядов,— и еще там был мешочек семечек. Мы с Лоан как раз собирались раздобыть кусок прорезиненной ткани, из которой тогда делали плащи, и завернуть в нее сверток, чтобы наши сокровища не отсырели, но тут по милости худышки Зунга нас, будто белых мышей в клетке, стали держать взаперти. Легко представить, как нам с Лоан не терпелось проверить, не отсырели ли наши лоскутки, не испортились ли семечки? Я забыла сказать, что недалеко от того бугорка мы еще закопали сладкие бататы... Мы боялись, как бы они не пустили ростки.
В тот день, придя из школы, я села за уроки и быстро решила все задачки по математике и физике на неделю вперед. Уходя из дому, мама теперь вешала на дверь здоровенный замок. Мамы не было дома, я сидела за учебниками и с тоской поглядывала на запертую дверь. Когда мне надоело сидеть за столом, я подошла к открытому окну и тоскливо посмотрела на облачное небо с ярко-синими просветами. Весеннее солнышко то показывалось, то пряталось за тучку. Прямо перед окном качались ветки гуайявы со спелыми плодами цвета слоновой кости. Птички весело щебетали, шустро перепрыгивая с ветки на ветку, будто поддразнивали девочку, которая угодила под домашний арест. У меня в руке был камешек; с досады я чуть было не запустила им в веселых птах. И как раз в этот момент в окне появилась круглая мордашка моей подружки.
— Бе, ты дома? — спросила Лоан и расплылась в улыбке.
— Ты зачем пришла? — ответила я вопросом на вопрос и высунулась в окно.
Мы прижались друг к другу носами.
— Меня послали в магазин: там сегодня дают по карточкам свинину,— сказала Лоан и показала корзинку, в которой, кроме свинины, была капуста и кокосовый орех.— Я мигом слетала — и скорей к тебе.
— Столько дней подряд шли дожди, как бы чего не случилось с нашим кладом! — сказала я, вздыхая.
Лоан кивнула и поддакнула:
— Вот и я боюсь, как бы чего не попортилось. Прорезиненную материю я уже раздобыла, надо только улизнуть из дому... Давай сегодня вечером махнем на наш остров!
— А как?
- А вот как: вечером в молодежном клубе будет концерт. Мы с тобой отпросимся на концерт, а сами побежим на речку, Развяжем лодку тетушки Ан Лак и на лодке доплывем до острова. Здорово придумано?
Я нерешительно промямлила:
— Ой! Выходит, маму придется обмануть...
Я маму никогда не обманывала. Мы с нею жили вдвоем, и отец служил на далекой погранзаставе — где-то на северной равнине. В отпуск он приезжал раз в два-три года. Поэтому я особенно была привязана к маме, очень ее уважала и старилась не огорчать. Мама не уставала повторять, что на свете игр ничего отвратительнее лжи. Делать нечего... Придется показать маме неправду... Но клянусь: это будет первый и последний раз в жизни.
Рассудив так, я кивнула головой и тихо сказала:
- Ладно... Пусть будет по-твоему.
- Лоан облегченно вздохнула, немного помолчала, что-то обдумывая, потом быстро проговорила:
- Встретимся в шесть часов на прежнем месте. Хорошо?
- Договорились! Значит, в шесть!
- Не опаздывай! Ну пока, до встречи,— сказала Лоан п убежала.
Когда пришла мама, я сказала ей, что вечером в клубе будет концерт. Ни о чем не подозревая, мама разрешила мне пойти. После ужина она села проверять ученические тетради. Она макала перо в чернильницу с красными чернилами, а у меня щеки горели от стыда. «Прости меня, мама, ведь я впервые н жизни сказала тебе неправду. Но больше такого не случится. подумала я про себя и выскочила на улицу. Очутившись в шумной толпе, я почувствовала облегчение. Лоан ждал а меня в самом конце улицы под большим деревом, которое называют фыонгви — «хвост феникса», потому что его листья действительно напоминают пышный хвост этой сказочной птицы, а ее изображение мы часто видим и в храмах, и на вышивках, и на картинах.
Лоан потянула меня за рукав:
— Скорее, пока луна не спряталась за тучи.
На небе тускло светила бледно-зеленая весенняя луна. Мы с Лоан пустились бегом к реке. Когда остались позади улицы с мерцающими фонарями, мгла сразу сгустилась. Бледная луна едва освещала дорогу, пустыри и начинавшиеся сразу за городом рисовые поля. Вот мы уже и на берегу реки. Мы бежали так быстро, что спины у нас взмокли от пота.
Лоан тихо проговорила:
— Ой, как у меня колотится сердце! А у тебя?
— Нет! — ответила я бодрым голосом, хотя сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди.
Мы никогда не ходили на реку так поздно. Если бы не эта загадочная история с худышкой Зунгом, нам бы никогда в голову не пришло отправиться на остров после наступления темноты. Ведь до того как исчез худышка Зунг, никто не ограничивал нашей свободы, нас никогда не запирали на ключ, поэтому раз в два-три дня мы бегали на реку, отвязывали лодку и спокойно плыли к острову. В зеленоватой воде отражалось солнце и переливалось всеми цветами радуги, прямо возле нашей лодки порхали бабочки.
Но так бывало днем. А сейчас, при тусклом свете луны, вода в реке выглядела серебристо-серой, а сама река чем-то напоминала диковинного питона. Кусты на берегу, днем такие стройные и живописные, в темноте приобрели очертания каких-то странных чудовищ, подстерегающих сонных уток. Казалось, чудовища готовятся к прыжку и вот-вот схватят свою добычу. Время от времени где-то жутко кричала ночная птица...
Лоан вдруг вцепилась мне в руку и спросила срывающимся от страха голосом:
— Бе, может, лучше вернемся?
— Вот еще! — ответила я с напускным бесстрашием и ре-шительно отстранила руку Лоан.
Толстушка Лоан поплелась за мной, низко опустив голову. Мы спустились к самой воде и впотьмах стали разыскивать лодку тетушки Ан Лак. Вот и колышек, к которому привязана лодка. От ветра темную воду вокруг лодки морщило и рябило; на миг мне почудилось, что в воде кишмя кишат змеи. Со стороны острова донесся какой-то зловещий посвист, от которого у меня мурашки поползли по спине. Когда я выскочила из дома, то думала только о наших сокровищах; мне и в голову не пришло, что в темноте на берегу реки будут мерещиться всякие страхи. «А не повернуть ли и в самом деле назад?» — мелькнуло у меня в голове, но я тут же застыдилась самой этой мысли. Во-первых, вечер уже потерян. Во-вторых, как бы Лоан не подумала, что я такая же трусиха, как и она! Я решительно сжала губы и первая прыгнула в лодку, больно ударившись ногой о весло. Не обращая внимания на боль, я вставила весла в уключины, еще раз больно ударив ногу. Толстушка Лоан превозмогла страх и тоже прыгнула в лодку, но тут же жалобно запричитала:
— Давай оставим эту затею, мне страшно... Ой, как мне страшно!..
У меня еще саднила нога, поэтому я сердито прикрикнула на подругу:
— Ну чего ты трусишь? Сама заварила кашу, из-за тебя я обманула маму, а ты, оказывается, умеешь только ныть... Как тебе только не совестно?
Лоан притихла. Очень может быть, что в эту минуту ее вздернутая верхняя губка задрожала от обиды. Мне стало жаль подругу, но я решила не сдаваться и с ожесточением взялась за весла. Их плеск подействовал на меня успокаивающе. Лодка все дальше и дальше удалялась от берега. Когда мы добрались до середины реки, где течение было быстрее, я вдруг с ужасом подумала: «А если Лоан упадет в воду?» Ведь в этом месте много ям и водоворотов. В июне прошлого года на этом месте утонули две сестренки из деревни, что на том берегу. Рассказывали, что много лет назад где-то здесь утопилась одна красивая девушка, которую хотели насильно выдать замуж за нелюбимого. Когда я представила, как здесь глубоко, я вся похолодела, но решила не раскисать, взяла себя в руки и продолжала ритмично работать веслами, лишь бы только Лоан не заподозрила, что за страхи лезут мне в голову... Она смирно сидела на дне лодки, одной рукой держась за борт, а другой вцепившись в мою ногу. Лодка между тем продолжала скользить по воде, луна светила по-прежнему тускло, но вот уже стали проступать размытые очертания острова.
Вдруг где-то совсем рядом раздался надрывный прерывистый крик, и прямо перед моим носом пронеслось что-то черное и страшное, с шумом рассекая воздух огромными крыльями. На нас пахнуло тяжелым запахом. Лоан испуганно вскрикнула, дернулась и еще крепче вцепилась в мою ногу. Лодка накренилась, еще чуть-чуть — и она перевернется. Чудом мне удалось вернуть лодке равновесие. Я сообразила, что мы потревожили птицу леньдень: она живет на воде, кричит жутким голосом и тяжело хлопает огромными крыльями. Я вспомнила, как кто-то из местных жителей рассказывал: в здешних краях иногда встречаются эти огромные водоплавающие птицы, от них ис-ходит очень резкий запах, своим криком они наводят ужас на людей. Они качаются на волнах, будто лодка без гребца. Такая леньдень и нагнала на нас страху. Птица никак не могла угомониться: она все кружила где-то рядом, шумно хлопала крыльями и пронзительно кричала. От этакого крика любому станет не по себе... Чувствуя, что бедная Лоан еле жива от страху, я попыталась ее успокоить:
— Не бойся. Это всего-навсего птица леньдень. Она нам не сделает ничего плохого.
Лоан не ответила. К счастью, птица тут же куда-то исчезла. Чтобы подбодрить себя, я налегла на весла...
Грести пришлось недолго: мы были уже рядом с островом Золотой Цветок. Привязав лодку, мы пошли искать бугорок, где в тайнике были спрятаны наши сокровища. Теперь все страхи как рукой сняло. Лоан даже запела какую-то веселую песенку.
— Было бы светлее, мы набрали бы плодов зуой,— сказала я.
После долгих весенних дождей наш бугорок размыло с одного краю, а камень, который мы положили сверху, скатился вниз. Я огляделась: никого. Весенняя луна, показавшаяся мне зеленой, как молоденькие листочки, висела над темными верхушками бамбука, по ним можно было определить, где находится деревня. «Покарауль-ка!» — сказала я Лоан, а сама принялась шарить под кустом зуой, пока не нашла спрятанный нами заступ. Теперь надо было откопать наши сокровища. На глубине в полметра заступ наткнулся на жестяную банку. Ну и измучилась я с крышкой! Она сильно проржавела. К счастью, коробочка, в которой мы спрятали деньги, была в порядке. Мы долго щупали пачку новеньких денег, долго перебирали монеты. Они так и блестели в темноте. Когда мы налюбовались нашими богатствами, я завернула коробочку в прорезиненную ткань, потом развернула пакет с лоскутками и серебряной статуэткой. Вдруг Лоан закричала:
— Смотри! Тут кто-то есть!
Я обернулась и увидела темную фигурку, которая маячила возле самого берега. Когда Лоан вскрикнула, фигурка замерла на месте. Лоан задрожала мелкой дрожью — я слышала ее прерывистое дыхание.
— Это не вор,— сказала я.— Вор испугался бы и убежал от твоего крика.
— А вдруг это привидение? — спросила Лоан шепотом.
— Все равно нечего бояться! Пойду-ка я посмотрю, а ты пока хорошенько заверни пакет.
С этими словами я пошла к берегу, сорвав по дороге ветку зуой. Я очень кстати вспомнила, что рассказывала мне моя бабушка про привидения. По словам бабушки, привидение можно прогнать, размахивая веткой тутовника или, на худой конец, веткой зуой. Тутовника под рукой не было, и я вооружилась веткой зуой. Лихо размахивая этим оружием, я подошла к темной фигурке и громко крикнула:
— Эй, ты кто? Человек или привидение?
Темная фигурка отозвалась слабым голосом:
— Это я...
Меня все еще пробирала дрожь, и для храбрости я крикнула еще громче:
— Да кто ты?
Темная фигурка ответила еще тише:
— Я... я...
Тогда я спросила нарочито грозным тоном:
— А ну, говори: кто ты и что здесь делаешь?
— Я... я... ловлю рыбу... Я тут рыбу ловлю...
Я подошла поближе и увидела очень худенького и очень смуглого мальчика. Когда он говорил, у него поблескивали в темноте перламутрово-белые зубы; за спиной висела корзина для рыбы, а в руках он держал вершу.
Мне вдруг стало ужасно жаль мальчишку: такой маленький, такой щуплый, а уже зарабатывает на жизнь. И как только ему не страшно одному в темноте? Похоже, он года на три младше меня. Я подошла к нему совсем близко и смущенно сказала:
— Ты уж прости. Я ведь было приняла тебя за привидение.
Мальчишка искренне изумился:
— За привидение? А что это такое?
— Ты не знаешь? Привидения — это души умерших. Говорят, что они бродят по ночам...
— Я каждый вечер ловлю здесь рыбу. И не только здесь, а еще и на Лотосовом озере, вон там! — мальчик показал рукой.— Только никаких привидений здесь нет... Я их тут сроду не видал...
Мне стало стыдно: маленький рыболов, сам того не ведая, пристыдил меня. Щупленький мальчонка с тоненькими ручками и ножками оказался очень самостоятельным человеком. В корзинке у него поблескивала рыба. Окончательно придя в себя, я дружелюбно спросила:
— Много наловил?
— На котелок ухи хватит, а вот на продажу не годится: одна мелюзга.
Голосок у мальчишки был приятный, держался он вежливо и с достоинством. Я вдруг почувствовала к нему большую симпатию. Мне захотелось с ним подружиться.
— А где ты живешь? — спросила я.
— В деревне по ту сторону острова. Там, где озеро. Посмотри вон туда! Видишь?
Я взглянула — там тускло поблескивала гладь озера и виднелись кроны больших деревьев. Со стороны нашего бугорка больше не слышно было звука заступа: видно, Лоан уже успела закопать жестяную банку.
— Лоан, иди-ка сюда!
Когда Лоан подошла к нам, я серьезно сказала:
— Это Лоан, моя подруга. А этот мальчик — рыболов. Кстати, как тебя зовут?
— Заморыш.
— Как смешно!
— Мама называет меня Кау, это мое имя. А в деревне за худобу и малый рост меня прозвали Заморышем. Хотите, пойдем ко мне в гости?
Лоан нерешительно пожала плечами. Я посмотрела в сторону нашего городка: там еще не погасли огни.
— И правда, пошли! — откликнулась я.— Сейчас небось еще только начало восьмого.
Мальчишка с готовностью поддакнул:
— Конечно! Дома у меня только мама. Она очень любит гостей... Как раз бататы будут готовы...
Я порядком продрогла, и мне ужасно захотелось погреться у очага. А если нас еще и угостят горяченькими бататами, так это будет сплошное блаженство!
— Пошли! — сказала я нетерпеливо.
Маленький рыбак проворно зашагал впереди, мы с Лоан двинулись за ним. С этой минуты ни вечерняя мгла, ни плеск реки больше не казались нам зловещими и загадочными. По дороге мы разговорились. Болтали о каких-то пустяках, но отчего-то всем нам было ужасно весело, и мы то и дело громко хохотали.
Хижина, в которой жил Кау с матерью, оказалась совсем крохотной, она была похожа на сторожку возле арбузной бахчи. Вместо ворот — бамбуковые перекладины. Кау открыл калитку, и мы вошли во дворик, где было тихо-тихо.
— У вас нет собаки? — спросила я.
— Зачем нам собака? Ей нечего сторожить! — отозвался Кау и захихикал, будто старичок.
Я подумала, что таким беднякам и впрямь незачем держать собаку. Кау подвел нас к плетеной бамбуковой двери, поставил на землю корзинку с рыбой. Из дома раздался женский голос:
— Это ты, сынок?
Голос был чистый и ласковый.
— Я, мама,— ответил Кау.— Зажги лампу. Я привел гостей!