РОЖДЕНИЕ
Родившись, вернулся я в мир, который, казалось, я лучше знал, чем мать мою и отца. Когда их увидел впервые, все было так странно: склонившись над тельцем моим, тенью мой взор затемнили; я спал, и мне снилось, будто я несмышленыш, дитя. Что ж, я изменился во сне? И с плачем проснулся.

ВЕЧЕР В ОПЕРЕ
Прямо в начале спектакля мама решила что-нибудь предпринять ради карьеры моей сестры, которая в ту пору была рядовою статисткой. Вооружившись лихим настроеньем, и только, не без труда пробралась она на сцену и в паузе, как раз перед выходом героя, песенку петь начала, а сестрица моя меж пыльных кулис, радостно ойкнув, всхлипывать стала. Публика быстренько разобралась и пылко вторила песенке милой. Зал театра наполнился музыкой мощной, и только я сохранял, как единственный представитель семейства, спокойствие духа. Но все же в конце концов я с собою не смог совладать и вышел из зала. Когда, выходя, я взором прощальным мир под собою окинул, я оторопел: весь театральный зал медленно, музыке в такт, качался, словно волшебный сверкающий шар из стекла, подвешенный на тонкую нить, что свита из всхлипов моей сестры, только они и достигали меня наверху. С усилием совладал я с собой, сдержал подступающий плач.

АКВАРЕЛЬ
После того как по дереву я провел кистью, поспешно обмакнутой в воду, стало оно медленно блекнуть. Пока еще было время, я затенил небеса темно-синею краской, которая растеклась, сгустилась и затопила всю мою комнату легко ниспадающей тьмою; высоко в пространстве провел я черную линию; потом воцарилось ночное безмолвье, рука не видела больше завершенной моей акварели, обдавшей меня запахами воды и древесной листвы. На следующее утро пейзаж просох окончательно; я выглянул из окна—небо и ветви застыли в холодном молчанье.

НАША ДОМОПРАВИТЕЛЬНИЦА
У нашей домоправительницы были тяжелые, грубые черты лица. Она отстраняла от себя красоту сурово и целеустремленно. Всегда хранила пугающее молчанье; только в глазах отражалось что-то—непостижимое для нас. Однажды она исчезла, и в городе больше о ней не слыхали. Мы решили, что молчальница наша вернулась в родную деревню, и вот в одно погожее воскресенье вздумали совместить приятное с полезным: подышать свежим воздухом и заодно доплатить странной женщине этой остатки жалованья. Доехали мы до станции, самое имя которой, казалось, дышало прохладой. Мы валялись в траве, прохладной, как воды ручья, к вечеру вслушивались в тихие шаги возвращавшихся с поля людей. Медля, тащились мы к станции, тронутые тишиной.

ЗАПАХ СНЕГА
Запах снега, словно запах абсолютно чистого стекла, столь незаметен, что только записанное на бумагу размышление о нем может дать хоть какое-то представленье о его неуловимой природе.

ОБЕЗЬЯНА
С посеребренною цепью, которая тащится сзади с шипеньем, точно змея, дрессированная обезьяна прокрадывается к огромному стеллажу с книгами. Я наблюдаю за ее хозяином: откинувшись в кресле, он следит за дымком от сигареты, который истончается мягко и умирает, он говорит о войне и бремени жизни людской. А я? Я гляжу на свои руки, вспоминаю бедность, какой и врагу не пожелаешь. Равномерный шум от ползущей обезьяньей цепи вырастает в грохот, смыкающий мне веки, топит все в волнах стыда и воспоминаний детства.